О проповеди и литературе. Цикл бесед о книгах (ВИДЕО)

Подробности

Дата: 10.06.2015 05:07

Знакомим наших читателей с новыми книгами протоиерея Андрея Ткачева в цикле бесед с ним. Разговор пойдет о проповеди и о литературе. Имеет ли право Церковь молчать? Как быть, если нет дара слова? Что даст пастырю чтение светских книг? И вообще нужна ли художественная литература христианину?

 

 

– В вашей книжке «Проповедь о проповеди» вы в предисловии говорите о молчащей и немолчащей Церкви. Какая Церковь, по-вашему, молчащая? Потому что часто бывает, что вроде всё устроено в нашей церковной жизни, а на самом деле это далеко не так, и часто критерии того, что должен делать священник или вообще просто христианин, до какой степени он должен проповедовать, у всех людей очень разные. Вы лично для себя, из своего личного пастырского опыта, опыта общения с людьми, с мирянами, как определяете Церковь, которую вы бы назвали молчащей?

– Молчащая церковь – это большая тема. Молчащая Церковь – это та, которая видит приближающегося волка и не предпринимает никаких действий. То есть стражник, стоящий на стене, замечает приближающееся войско неприятеля и молчит, не бьет в набат, не будит тех, кто спит под охраной государственных стен. Церкви вменена в обязанность прозорливость. Церковь обязана быть прозорливой, она должна различать духов, и она должна чувствовать веяние времени, понимать время. То есть мы должны работать на два шага вперед, как шахматист. Дети, играющие в шахматы, думают про ближайший ход, а гроссмейстер думает на сто шагов вперед. Церковь должна быть гроссмейстером, должна просчитывать эти вещи, она должна видеть, например: наш враг – вот это, или это, или это.

Сегодня еще небо чистое, самолеты не летают, и ничего нету, а Церковь говорит: «Если это дело не исправим, будет так-то, так-то и так-то». Поэтому мне кажется, что наша задача – это стратегическое мышление и предупреждение на дальних подступах. Причем мы должны иметь авторитет у этого народа, чтобы, когда мы это скажем, говорили: «Чего они там сказали? Это люди мудрые, они знают, что сказали. Давайте прислушаемся». То есть нужно иметь авторитет и стратегическое мышление – мышление наше не должно быть только практическим, оно должно быть стратегическим.

Я думаю, что молчащая Церковь – это Церковь, которая вообще не нюхает воздух, которая не чувствует, что в воздухе летает. То, что сегодня, оно меняется в один день, я это знаю по Украине. Никто не думал, что будут убивать на улицах и что в течение одного месяца количество убийств вырастет в восемь раз, а самоубийств в десять раз. Они не думали, потому что просто ходили, покупали мороженое и билеты в кино, а если бы понюхали воздух и поразговаривали с людьми, то поняли бы, что в воздухе висит проблема. Поэтому, мне кажется, наша обязанность – это чувствовать на шаг вперед, мы для этого существуем. Есть сейсмологические станции, они слушают, щупают и говорят, что через месяц, может, будет землетрясение. Есть гидрометцентры, которые предупреждают, что будет торнадо и надо уезжать. Мы тоже такая же сейсмологическая станция: мы должны говорить, а нам должны верить.

Наша Церковь – не молчащая в своей соборной совокупности. Один Святейший Патриарх Кирилл стоит многих, которые, может, пытаются, но не могут или не пытаются говорить. Потому что он говорит знаковые вещи – только слушать нужно. Он спасет свою душу сто процентов, потому что он говорил, а его не слушали, а мы спасем свои души, когда мы приложим свое ухо к тому, что он сказал. Но нужно, чтобы не только Святейший, но каждый епархиальный архиерей был такой же, в духе Святейшего, чтобы он был так же неутомим, так же прозорлив и так же тревожен. Соответственно, духовенство на приходах, чтобы оно тоже было прозорливо, тревожно и озабоченно. Потому что мы должны знать больше, чем знает человек, который знает только то, чем он в данный момент занимается.

– Но мы в первую очередь, конечно, должны тот дар слова, который Господь нам дает, просто не растратить впустую.

– Если можно, то я бы сказал, что самые большие грехи священства – грехи слов. Можно иметь большой живот и осуждаться за чревоугодие, можно иметь красный нос и осуждаться за винопитие. Это не так страшно, как растрачивание словесной силы. Всё-таки священство – это словесное служение, то есть благословлять, проповедовать, хвалить Бога, совершать Евхаристию, благодарить Бога. Самое святое, что делает священник, делает языком. Соответственно, самое грешное, что он делает, он делает языком, не чревом, не носом – языком. Поэтому, конечно, молчащее священство – это осудительное священство. И вопрос, конечно, в том, что не все могут быстро бегать, не все могут одинаково знать иностранные языки, соответственно, не все могут одинаково хорошо говорить. Но книжки-то есть. Не знаешь своего – значит, зачитай чужое. Читать ты должен. Говорить ты можешь не уметь, но читать ты обязан. Если ты прочел то, что тебе пробило в сердце, прочти это просто напросто с пробитым сердцем своей пастве – ей тоже сердце пробьет. Проповедь имеет разные формы. Допустим, берешь Николая Сербского, читаешь его слово на какой-то евангельский сюжет – вот и всё, этого хватает.

– Проповедь мы часто встречаем не только на страницах духовной литературы или с амвона ее слышим, но и через литературу. Батюшка, вы известны как один из активных читателей, можно сказать. Читаете очень много литературы, и классической в том числе. Видимо, это тоже подвигло вас на писание вот еще одной книжки – сборника статей, который называется «Беглец от мира». Чему посвящена эта книга? И почему «Беглец от мира»?

– Книга посвящена рефлексии на прочитанное. Писатель нуждается в собеседнике. Писатель – это человек, который, по определению, живет на острове. Он что-то пишет, в бутылку запихивает, запечатывает и бросает – и не знает, кто это прочтет. То есть писатель не знает читателя.

Как это есть у Баратынского: «Как нашел я друга в поколении, читателя найду в потомстве я», то есть читатель находится неизвестно где. Тебя могут прочесть в переводе в Японии, например, спустя лет триста после твоей смерти. Или, опять-таки, в переводе в Германии или на своей собственной родине, но спустя многие годы. Ты не знаешь лично читателя, а прикосновение души к душе происходит. Поэтому писатель нуждается в читателе больше, чем читатель в писателе. Читатель без писателя проживет, а писатель без читателя не проживет, ему нужен читатель.

Поэтому там, где есть рефлексия, это всегда благодарная рефлексия. Если кто-то тебя зацепил своим произведением, Чехов это или Оруэлл, ты говоришь: «Спасибо, брат, ты сказал такое, что я теперь не забуду, спасибо тебе!»

По сути, это попытка обессмертить писателя, это благодарное приношение, это – венок на могилу писателя (как правило, они все уже покойные) и благодарное признание ему за труды. Это некое приношение, как у Бродского есть такое эссе «Поклониться тени». Я кланяюсь вашей тени, господин Данте, господин кто-нибудь еще, Гёте, например. Это благодарность.

А литература вообще, она, конечно, евангельская – наша европейская литература имеет евангельские корни. Всё, что у нас есть, – это из Евангелия, из Ветхого и Нового Заветов, из Библии. Есть спор о литературных сюжетах: некоторые говорят, что их всего лишь пять, некоторые нашли пятнадцать, некоторые нашли их тридцать, но не более, корневых сюжетов. И они все библейские. Блудный сын, история Иосифа, осудили целомудренного, украли и нашли.

Мы, по сути, читаем одну и ту же книгу, но, поскольку нам на солнце смотреть больно, мы смотрим на солнце сквозь очки. И хорошая светская литература – это солнцезащитные очки, при помощи которых мы смотрим на солнце, на Бога, на Библию. Те, кто не читает Библию непосредственно, но читают Фейхтвангера, Диккенса, Драйзера, Оруэлла того же или Чехова или Толстого, Бунина – Достоевского специально обхожу, потому что это просто богоприсутствие, – то, конечно, они читают Библию. Они читают разбавленные и объясненные цитаты из Библии. Мне кажется, это чрезвычайно важно. Литература наша – это дитя Библии.

Русская литература, она родилась в петровскую эпоху, когда Петр закрыл Церкви рот. Петр, конечно, странный, великий, удивительный, Петр, если можно его хвалить, то это Ной. Ной строил ковчег вдали от моря, вдали от рек. Он абсурдом занимался, он 120 лет строил какую-то громадину деревянную там, где нет воды, и все смеялись над ним. А Петр таким же образом строил свой флот в Воронеже, там, где ни моря, ни реки толком нет. Он был дерзновенный человек. Святитель Николай Сербский говорит, что ни один американский миллиардер не имел такого дерзновенного духа, как Петр I. Это был дерзновенный человек, и он был велик, он был странен, страшен, чуден, интересен и велик. И с него началась наша литература. Он Церкви рот закрыл, он сказал: «Молчите и молитесь». Но поскольку долго молчать нельзя, надо кому-то заговорить. Закрыли один фонтан, открылся второй – появилась литература. Русская литература – это петровское явление, это явление петровской истории, это открывшийся фонтан из-за закрытого фонтана церковной проповеди.

Начиная с вольтерьянства, всякого энциклопедизма на Западе проповедовали все. Считается, что XVIII век – это век, когда все проповедовали, кроме Церкви. Театр проповедует, политика проповедует, газеты проповедуют, салоны модные проповедуют. Все проповедуют, масоны проповедуют. Церковь только одна лишена голоса. И в этом культе всеобщего говорения вдруг забился родник русской литературы. Какой-то Сумароков, какой-то Тредиаковский, какой-то Радищев, потом какой-то Державин, потом какой-то Пушкин, которого «Державин заметил и, в гроб сходя, благословил». Потом пошло, пошло, и потом начинается уже бедный человек, маленький человек, «Бедные люди», Акакий Акакиевич, и уже начинаются христианские темы. Русская литература – это христианская проповедь, которая заговорила на литературном языке, когда у Церкви был забит кляпом рот. Поэтому я считаю, что ее необходимо изучать, потому что это то, что говорили бы священники, если бы они умели в то время говорить.

– Поскольку мы ведем разговор в стенах духовной школы – тут воспитываются и будущие пастыри, и уже служащие пастыри, – то какое место, по-вашему, литература как таковая, само чтение не конкретно духовной или учебной литературы, церковной, должно занимать в жизни молодого человека, готовящегося стать священником, или просто в жизни христианина?

– Я думаю, это очень важная вещь. Наш личный жизненный опыт неширок. Сколько людей мы знаем? Можно их пересчитать на пальцах. И сколько людей из тех, которых мы знаем, одарили нас длинными разговорами за полночь – о своих жизнях, о своих перипетиях, о том, что у них уже было, как пришли туда или пришли сюда, как они падали и поднимались? Мало таких людей. Мы можем знать в своей жизни в общей сложности 30 человек. Из них только двое или трое имели с нами очень длинные разговоры о жизни, после которых ты и спать не хочешь. А литература дает именно эту возможность, она дает нам возможность узнать изнутри жизнь другого человека.

Священнику, который будет выслушивать исповеди, который должен будет вникать в чужие судьбы, венчать, мирить, отпевать, утешать, ему просто необходимо знать, насколько глубок человек. Литература дает ему возможность познания внутреннего человека. Эмпирия, бытийность наша, она дает возможность человеку познать себя только к старости – и то, если ты был внимателен. Есть невнимательные старики, которые к седым волосам мысли всё равно имеют дурные. Внимательный человек к старости, не книжный, но внимательный, он является кладезем. Он тебе скажет: я знаю это, я видел это, я слышал это, я пронял это. Таких немного. Но человек, который читает, он имеет возможность получить мудрость старика, когда у него еще не седые волосы.

Книга добавляет нам опыта, не добавляя возраста. По возрасту тебе было 41 или 35, 28 – так и есть 28, но прочитанная книга добавляет тебе жизненного опыта. Ты приращиваешь к себе очень серьезные вещи.

Мне, например, книги дали всё. Здесь странно будет цитировать Горького, но он говорил: «Всем, что я имею хорошего, я обязан книгам». Это многие могут сказать, кто с книгами вырос. Вообще христианская культура – книжная. Мы имеем Священное Писание, которое обязаны читать, и должны иметь книжный искус для понимания слов, нюансов, текстовых явлений. Мы должны быть филологами в хорошем смысле. Кто имеет книгу, тот должен быть филологом. Мы имеем Книгу, мы должны понимать ее до каждой буквы, до запятой, до многоточия.

Мне кажется, что книга незаменима, особенно сегодня, когда читающие книгу, по сути, бросают вызов. Читающий книгу – это как девушка, хранящая девственность в период всеобщего разврата. Когда все смотрят видео, а ты читаешь книгу. Но мы должны понимать, что читающий книгу всегда будет править теми, кто смотрит телевизор. Чтение книги – это элитарное занятие. И народ, читающий книгу, – это элитный народ, который всегда будет сильнее тех, кто перестал читать и увлекся только видеосюжетами. Если мы – царский род, род избранный, царское священство, люди, взятые в удел, то вот нам и книга в руки. Это фактор силы, это фактор величайшей силы.

С протоиереем Андреем Ткачевым
беседовал иеромонах Игнатий (Шестаков)

Приобрести книги протоиерея Андрея Ткачева

• < Назад
• Вперёд >