Цель творчества - самоотдача, а не шумиха и успех.

Подробности

Дата: 21.06.2015 13:57

Цель творчества - самоотдача, а не шумиха и успех.

Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех.

Б. Пастернак

Когда читатель открывает мемуары Татьяны Александровны Аксаковой-Сиверс, приходит удивительное ощущение того, что они читаются почти шепотом, в тишине, вдали от шумных литературных собраний и аплодисментов

Шепотом, потому что о боли за близких и Отечество не кричат громко. В тишине, потому что читатель как будто ведет задушевный разговор с женщиной, которая спокойно и словно об обыденном сумела рассказать о главном: о невероятной напряженности души и духа в страшные времена воцарившейся Неправды.

«О тех, кому в удел страданье задано...»*

Татьяна Александровна Сиверс родилась 12 октября 1892 года в дворянской семье. Мать, Александра Гастоновна Эшен, француженка, происходила из состоятельной семьи, владевшей немалыми землями вдоль берегов Сены в Бюсси. Отец, был представителем древнего немецкого рода. К сожалению, родители развелись, и Татьяна с 1898 по 1903 год воспитывалась в доме отца. Училась в московской Арсеньевской гимназии, а затем – в Строгановском училище прикладного искусства, где ей выпала честь открывать в 1913 году бал, посвященный торжествам по случаю 300-летия дома Романовых.

Осенью Татьяна Александровна обвенчалась с Борисом Сергеевичем Аксаковым, потомком старинного рода, одним их патриархов которого был Сергей Тимофеевич Аксаков. Он запомнился как автор детской сказки об Аленьком Цветочке, несмотря на обширную литературную и общественную деятельность писателя, мемуариста, литературного и театрального критика.

Свадебное путешествие молодая пара провела в Египте, а летом 1915 года в семье появился первенец Дима. В 1916 году Борис получил казенную квартиру в Кремле, куда на именины к Татьяне Александровне пожаловал великий князь Михаил Александрович Романов. Истекали последние дни спокойной и счастливой жизни. Первая мировая война настигла супругов уже в деревне Спешиловка, куда Борис Сергеевич был назначен земским начальником 4-го участка Тарусского уезда.

На фронт Аксаков поехал комендантом санитарного поезда, затем его перевели командиром роты 56-го запасного полка Московского округа. Татьяна Александровна по возвращении в Москву поступила на курсы сестер милосердия и стала работать на складе Красного Креста, размещенном великой княжной Елизаветой Федоровной в Николаевском дворце. Февральская революция 1917 года убедила Аксакова записаться в Добровольческую армию и вместе с другими молодыми мужчинами своей семьи сражаться на стороне белых. Он вернется в 1920 году, посадив в Новороссийске на пароход, отправляющийся за границу, всех своих товарищей.

Последующие страницы хроники семьи Аксаковых – это, казалось бы, бесконечный список дат арестов, ссылок, обысков и расстрелов. История семьи становится историей целого поколения благородных людей, которым было суждено кануть в Лету, умерев только за то, что они олицетворяли собой иной строй, иную веру, иные принципы жизни. Как говорил Сергей Тимофеевич Аксаков, ≪вы стoите воспоминанья≫. Но сама память о предках стала одним из пунктов обвинительного акта: отречься от своих корней – таковой была подчас плата за выживание.

Татьяна Александровна говорит о смутных годах начала прошлого века, мастерски сравнивая разбитые судьбы с обломками льдинок, которые еще держатся на плаву, но все тают и тают. Ее поэтической интуиции было дано глубочайшим образом прочувствовать и пропустить через себя трагедию не только отдельных людей, но и целой нации. Представительница образованного и знатного рода Сиверсов, она, как и тысячи представителей ее круга, могла поменять место жительства, выбрав ту страну, язык и культуру которой знала в совершенстве (речь о Франции). Там жила ее мать, туда по приглашению Александры Александровны сама Татьяна перевезла сына Димитрия и племянника Александра, осознав, что грядущие события покалечат детей и навсегда украдут у них детство.

Арест брата и близкого друга, Александра Александровича Сиверса, прозвучал для нее сигналом иерихонской трубы. Медлить было нельзя. Детей приютила бабушка, мать Татьяны Александровны, и теперь за них она могла быть относительно спокойна. Но время на сломе эпох продолжало задавать главный вопрос, ответ на который не мог подсказать никто: возвращаться в Россию или нет? На станции Биот во Франции она мужественно переживет слезы матери, умолявшей ее не покидать Францию. Мать словно предвидела, что это их последняя встреча. Татьяна обещала вернуться через год, но душа понимала, каким роковым будет этот шаг. И не изменила своего выбора.

Что ее влекло? Как объяснить этот, возможно, для многих совершенно нелогичный поступок? Ответ мы находим в ее пронзительной поэзии.

Но Ахматовой вещие строки
Накаляют мой дух добела
От того, что и я в эти сроки
Со страной вне известность плыла.

А в лагерном 1937 году Татьяна Александровна говорит о том, что гениальный Пушкин первым бы был выслан в ссылку. Борис Сергеевич Аксаков и был бы среди тысяч тех, кому не нашлось места в систе ме нового кровавого строя. Эти откровенные стихи были опасны для жизни Аксаковой, и она долгое время не записывала текст, читала полушепотом на память самым близким:

Внимают все нации мира,
Как два десятилетья сплошь
По радиоволнам эфира
Несется советская ложь.
Когда доказательства плохи,
Их ждет неминуемый крах,
Созвучен ли Пушкин эпохе,
Имеющей стимулом страх?
Нет, гений дворянской культуры
Не стал бы оправдывать тех,
Кто в мрачные дни диктатуры
Спасается сменою вех.
И, мощным откликнувшись звуком
На то, что мы робко таим,
Он первый пошел бы на муки
С истерзанным классом своим.
Чтоб слух о страданьях не замер
В аркадах тюремных дворов,
Чертил бы на извести камер
Потоки бичующих строф.
И след этих скорбных анналов
Пронес через грани веков,
И тайну постройки каналов,
И жуткую боль Соловков.

«Есть ли что в нас злее друг друга губить…»*

Ломка старого мира проходит на изломе судеб. В Питере весной 1925 года начнется ≪показательный≫ Лицейский процесс. Среди арестованных по делу лицеистов значился любимый брат Татьяны Александровны Шурик. 10 лет Соловецкого лагеря с конфискацией имущества станут непомерной платой за обучение в одном из лучших учебных заведений страны, за благородство корней и ежегодные собрания лицеистов. Но и там, на Соловках, зазвучат строки бессмертного гения Пушкина. Арестованные ≪благородные≫, как их с издевкой называли в советские годы, на краю гибели будут, рискуя жизнью за каждое прочитанное стихотворение, возвращаться к незамутненным источникам Родины.

Собрание узников сочтут заговором, направленным на захват лагерного флота с целью побега. 36 человек расстреляют. На допросах они будут держаться стойко и никого не выдадут.

Татьяна Александровна получила последнюю весточку от брата за несколько дней до его расстрела в конце октября 1924 года. В прощальном письме – воспоминания о счастливом детстве, о любимой сказке братьев Гримм про воробья и собаку – двух преданных друзей. Шурик подписал его ≪Песик-братик≫ – так в минуты нежности называла его сестра Таня. ≪Среди многих утрат и крушений в моей жизни это горе – самое долговечное. Оно не забывается и становится ≪чем старее, тем сильнее≫, может быть, потому, что обстоятельства гибели брата и его обаятельный образ превратились в поэтический символ, в легенду…≫ – напишет она позднее.

Жизнь ее – полоса сплошных расставаний с самыми близкими: братом, сыном, матерью, мужем. Отец ее, Александр Александрович Сиверс, будет осужден по делу Академии наук и окажется в ссылке в Туруханске. В 1934 году Борис Аксаков и Татьяна оформят развод – их пути разошлись. И не последней причиной краха семьи стали нечеловеческие испытания и расставания, которые истерзали жизни многих людей того времени. В 1935 году в письме-прошении к Е. П. Пешковой у Татьяны Александровны невольно прорвется между строк наболевшее: ≪Моя личная жизнь… настолько изломана, я так одинока≫.

Семью преследовало то, что можно было бы назвать нелепым абсурдом: когда Татьяну Александровну арестовали впервые, в феврале 1935-го, причину как таковую даже не назвали. Ее просто не было. Вернее, для тогдашней власти она была и заключалась только в том, к какой семье принадлежал человек. Благородные и интеллигентные фамилии сами по себе уже были достаточным поводом для преследований. Как результат – 5 лет ссылки в Саратов.

В 1943 году Татьяна Александровна оказывается в ссылке в Вятских Полянах, где работает статистом в морге ЦГБ и одновременно по вечерам преподает иностранные языки в школе рабочей молодежи. Ее воспитание подразумевало знание в совершенстве английского, немецкого, французского.

Бич одиночества и оторванности от самых близких вновь и вновь обвивает ее сердце: о смерти матери в 1952-м и мужа и отца в 1954-м она узнает намного позже, окольными путями. Отец категорически не советовал ей давать свой адрес и вести переписку с родственниками – это могло повлечь за собой новый срок.

И все же Аксакова не оставалась в полной изоляции – слишком много было в ней молодого задора и жадного интереса к человеческим судьбам, общительности и желания отдавать себя другим. И в лагере, и в ссылке к ней всегда тянулись люди, особенно молодежь. Ее дом стал местом, куда спешили после занятий и вечерами. Нужно было обладать смелостью, чтобы еще в те годы открыто говорить правду об истории страны. В незаметном ветхом деревенском домике звучали фамилии мировых талантов, имена заключенных, неугодных власти, слова, за одно упоминание которых можно было по платиться не одним десятком лет свободы: ГУЛАГ, Колчак, Белая армия, Соловки. Аксакова не боялась. Это было не слепое мужество или безрассудный порыв, а спокойная честность женщины, закаленной годами лишений. Да и терять уже было нечего. Но судьба послала ей не только потери, но и приобретения. И сейчас живы люди, уже пожилые, которые считают
себя воспитанниками Татьяны Александровны, ее учениками, приемными детьми.

Никто не знает, как удавалось ей находить время и силы для основного труда ее жизни – написания мемуаров. Она спешила воплотить в строчки воспоминания, обрывки встреч, оборванные жизни и дорогие лица.

Как часто люди изо всех сил стараются получить видимый, ощутимый результат своей жизни, как хочется уже здесь и сейчас увидеть напечатанной свою книгу, оцененной или удачно проданной – свою картину. И редки те таланты, которые незаметно и упорно оттачивают бриллиант своего творчества не ради сиюминутной, немедленной славы и громкого признания. И это у Татьяны Александровны, несмотря на то, что она вошла в семью как жена одного из Аксаковых, – чисто и удивительно аксаковское, от Сергея Тимофеевича, главы рода, написавшего из глубины души ≪Семейные хроники≫. Не за похвалу, не ради чтения со сцены, а ради ощущения ≪священных страниц наших летописей≫, ради непрерывающейся связи с историей рода написаны страницы, на которых живо и правдиво оживает минувшее. Это сродни заупокойной молитве, которая неодолимо связывает нас, ныне живущих, с тем миром, куда неизбежно уходят самые близкие. Не золото и жемчуга, а пожелтевшие страницы старинных семейных архивов спасали от забвения и разрушения в неспокойном двадцатом потомки древних и благих родов.

«И от преступного бесстрастья, и от покоя сохрани…»*

До последнего дня Татьяна Александровна обладала жизнеутверждающей силой и способностью собирать вокруг себя людей, обогревать теплом их души. Она, несомненно, выделялась. Нельзя было спрятать тот светлый стержень благородства, который был ее основой. В Вятских Полянах, наблюдая за работой пленных немцев по укладке улиц, она вдруг подошла к офицеру-арийцу и на чистейшем немецком сказала: ≪Ну вот, наконец-то судьба дала вам возможность хотя бы чуть-чуть исправить то зло, которое вы причинили этому народу. Мы будем долго вспоминать, идя по этим тротуарам, кто их делал!≫ Ошеломленный офицер замер, долго молча смотрел на нее, а потом произнес: ≪Боже, с каких небес спустилась эта голубоглазая фея?!≫

В 1967 году исполнилась заветная мечта – ей выделили 11-метровую комнату в Питере, которая тут же стала местом собраний людей, уставших бояться. И хотя в комнате царил полумрак, у тех, кто наконец-то попадал в среду единомышленников, на душе становилось светло.

Когда Татьяне Александровне было уже за 90, приемный сын Михаил Сабсай забрал ее к себе в Ижевск. Угасла она быстро – за три дня – снежной зимой 1982 года. ≪Я не хочу, чтобы у меня была могила≫, –говорила она Михаилу в последние месяцы жизни. Татьяна Александровна была так далеко от дорогих ей могил, что ей казалось кощунственным как-то выделить место своего упокоения, ведь миллионы нашли свой последний приют где придется, и часто над ними не было даже креста. Исчезли ли бесследно те, кто слышал последний гудок парохода и стук колес отъезжающего поезда на пути к легкой и спокойной жизни?

Те, кто так и не смог побороть зов души и остался на неидеальной Родине, где предстояло личное моление о Чаше, и свое восхождение на Голгофу вместе с теми и тем, что называют Отечеством?

На склоне лет Аксакова напишет Кириллу Николаевичу Голицыну: ≪Наше время с Вами, дорогой коллега-мемуарист, еще не пришло. И мы должны тихо сидеть и продолжать писать. Обязательно≫.

Двухтомник Аксаковой-Сиверс ≪Семейные хроники≫ издадут в Париже в 1988 году, уже после смерти писательницы.

Нина ЕРОФЕЕВА
Журнал «Фамилия»

* Строки из поэзии Ивана Сергеевича Аксакова

Приобрести журнал "Фамилия"

Подписаться на журнал "Фамилия"

• < Назад
• Вперёд >