Протоиерей Ярослав Шипов: И вдруг меня рукополагают! А я советский служащий в “Современнике”!

Подробности

Дата: 27.07.2015 00:07

На встрече с читателями священник и писатель Ярослав Шипов рассказал о своем пути «из Савла в Павла», о советской православной деревне, о новом поколении прихожан, и, конечно, о творчестве и вдохновении.

Ветеранам, наверное, любопытно, как человек такого приличного возраста стал священником? Как так могло получиться? Я родился в 1947 году в семье участников Великой Отечественной войны. Родители мои появились на свет еще до революции и были, естественно, с детства верующими людьми. Но потом жизнь изменилась настолько, что познакомились они, эти с детства верующие люди, работая в редакции журнала «Безбожник» где-то в конце 20-х годов.

Я видел этот журнал (несколько экземпляров хранилось в доме), там были нарисованы толстые попы с большими крестами. И вот уже после войны родился я – в семье абсолютно нерелигиозной, где никаких упоминаний ни о вере, ни о церкви, ни о Боге никогда не было.

Я окончил Литературный институт и в 35 лет был принят в Союз писателей. Там занимал всякие должности – работал в Московской писательской организации, в Литфонде. Пока человек молод, его надо эксплуатировать. И оставался некрещеным почти до сорока лет. А потом стало как-то щемить… Есть у святых отцов такое выражение – душа по природе христианка. И она тоже просит пищи, но – духовной. И вот моя душа стала у меня просить… А я живу совершенно бездуховной жизнью!

Я еще и охотник с юности, причем охотник-одиночка. Почти всю страну изъездил-излетал в одиночестве. Был и на севере, и на востоке. Не имел никаких проблем с тем, чтобы, ткнув в точку на карте, прилететь в это самое место. Я себя в любом лесу, в любом болоте, в степи чувствую лучше, чем дома.

И вот как-то купил я развалившуюся хибару на севере Вологодской области, куда и стал ездить на охоту. Там некогда построили храм в честь праздника Преображения да так и стали называть это место – Верхний Спас. И вот, в честь 600-летия старого храма сельское начальство решило восстановить его. А как восстановить, не знают. И решили они, что я, московский человек, должен знать. Давай, – говорят, – занимайся.

Окрестившись почти в сорок лет, я стал заниматься юридическим восстановлением храма. В советское время это было непросто. Предстояло сформировать так называемую двадцатку – приходское ядро из двадцати человек, на имя которых будет зарегистрирован приход. Храм огромный, покрыт шифером, но с него в свое время было снесено все – и купола, и колокольня. Шестьдесят лет он служил гаражом в колхозе.

Власти препятствовали как могли. Я приезжаю в отдел по взаимодействию с религиями в Вологде, а мне говорят – «Улица не указана. Без улицы не примем». Но в деревне нет улиц! Возвращаюсь, опять хожу по дворам, и бабушки мне пишут – «улица Лесная», что-то такое мы с ними придумали…

Наконец приход зарегистрировали. Приезжаем к архиерею в город. Это человек, который управляет церковью на территории всей области, архиепископ Михаил Мудьюгин 1912 года рождения. Со мной председатель колхоза и председатель сельсовета, говорят ему – мол, мы хотим там-то и там-то восстановить храм. Архиерей отвечает: «У меня нет средств». «Ничего, средства я найду» – говорит председатель колхоза.

Это было еще до перестройки, поэтому какие-то средства он мог изыскать. «Привезу – говорит, – жести, кирпича, перекроем храм новой крышей, колоколенку сделаем». Архиерей отвечает: «У меня нет кадров, я рукополагаю неизвестно кого, в бедную и голодную Вологодскую епархию никто не хочет ехать». «А нам неизвестно кого не надо, – поправляет его председатель сельсовета. – Нам вот этого!» «Ребята, – говорю, – предупреждать надо, вообще-то. Что значит «вот этого»?! Я должен у своего духовника в Москве в Троице-Сергиевой лавре взять благословение». Так этот разговор и затих.

Мы разъехались, как вдруг меня настигает телеграмма – просят приехать в город Череповец. Что-то там архиерею понадобилось, наверное, по поводу восстановления храма. А у меня – съезд Союза писателей. Ну, предупредил вологодских писателей – Василия Ивановича Белова и других, что съезжу по делам и вернусь, отдал свой мандат, сказал, за кого проголосовать, и отправился. Приезжаю, и… меня вдруг рукополагают во диаконы!

Удивительно! В том районе, где я восстанавливал храм, никто ничего не помнит про церковь, не знают уже, какой рукой лоб перекрестить – 60 лет не было священника. Но в памяти осталась древняя традиция, народно-церковная, скажем так. Она заключалась в следующем: в тех местах, куда священнослужители не хотели ехать – глухих и бедных, местное население выдвигало кого-то из своих. Его и рукополагали.

И вот, деревенский народ отправил петицию архиерею. Давайте, говорят, нам этого московского, и все! А я – советский служащий, в издательстве «Современник» в то время возглавлял редакцию прозы, у меня было 25 человек в подчинении. Пришел на работу и говорю: «все, мол, я теперь – дьякон в Вологодской епархии, дайте мне трудовую книжку…»

Две недели я стажировался в Череповце, потом две недели служил дьяконом в Великом Устюге. После чего приехал в Вологду, где меня рукоположили во иерея, и уехал в свою деревню. И четыре года (с 91-го по 94-й) служил, поднимая четыре прихода на расстоянии 80 км один от другого. Построил один новый храм и три восстанавливал. Дорог там нет, транспорта у меня не было…

Из 256 населенных пунктов я не побывал только в двух. В остальных либо крестил, либо отпевал, либо освящал помещения. А вот венчал только в храме. Потом я вернулся домой, в Москву, и служу уже 20 лет на Варварке. Вот такая биография – в 40 лет крестился, а в 44 стал священником.

«Когда храмы наполнятся, тогда и жизнь станет получше»

– Отец Ярослав, я сама выросла недалеко от тех мест в Вологодской области. Многих из нас – деревенских жителей, крестили бабушки. Считается такое крещение – без священника, крещением?

– Нет. За всех этих бабушек я и перекрещивал. Чего только они там не накрестили, под какие заклинания все это не вытворяли… Есть такая практика: когда некрещеный человек попадает в экстремальную ситуацию (ну, корабль тонет), его может окрестить любой крещеный человек. Для этого надо только сказать: «Крещается раб Божий (или раба Божия) такой-то (или такая-то) во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь». Все, крещен. Но только в экстремальной ситуации.

Бывает, и сейчас звонят прихожане, скажем, в случае тяжелых родов, когда неизвестно, что будет с ребеночком. И я говорю матери, что делать, чтобы его окрестить. В прежние времена русские женщины это знали. Если в период сенокоса она разродилась где-то под телегой и видит, что ребеночек – не жилец, возьмет да и окрестит его. Какой-нибудь водичкой окропит или в крайнем случае слюной помажет, и скажет – «крещается раб Божий…» Выживет малыш – его останется только миропомазать и воцерковить. А не выживет – отпоют в церкви полным чином младенческого отпевания, как крещеного человека.

И вот в ситуации, когда поблизости не было священника, крестили деревенские бабушки. Как они это делали, никто не знает. У меня есть рассказ про мою соседку по деревне, у которой даже епитрахиль была священническая («поповский фартук»). Так она во время этого «таинства» зачитывала письмо лешему… Куда крестила, кому крестила — не разберешь!

Поэтому, естественно, с момента, когда появился священник, это все не считается. Надо крестить заново. Даже если есть уверенность в том, что бабушка была воцерковленной и что-то знала. Считается, что крестить можно только один раз, но для таких ситуаций есть форма «аще не крещен». То есть, если не крещен, то, Господи, зачти это крещение.

– Расскажите о своем творческом пути.

– О творческом пути рассказывать крайне неинтересно, о нем говорят книги. До того как все это произошло, я издал 4 книги прозы, рассказов. А когда стал священником, 10 лет вообще не писал. Потом потихоньку стали выходить книжки. Я допишу еще рассказов – их добавят к тому, что было, и издадут. Добавят и издадут. Вот Сретенский монастырь выпустил сборник «Райские хутора и другие рассказы» огромным тиражом – 130 тысяч экземпляров. И еще 20 тысяч в Симферополе. А самая полная книга вышла в начале этого года в Троице-Сергиевой лавре, она называется «Тоскующие по небесам».

– Скажите, после того, как вы стали священником, изменилось ли ваше отношение к своим старым произведениям? Ведь за это время, наверное, изменилось ваше мироощущение…

– Конечно. И не только потому, что стал священником. Некоторые из старых рассказов я включил в свои новые сборники, а другие – не могу. Хотя там ничего крамольного нет. Просто очень сильно изменилась жизнь за четверть века. Мы даже не замечаем, насколько все стало другим – весь антураж, вся атрибутика.

Вот пример. У меня был такой ходовой рассказ – «Инспектор», по нему даже фильм сняли (последний фильм, в котором сыграл Николай Крючков). Тема – о браконьерстве. Так вот, это тематика 70-х годов, и сейчас даже в Астрахани никто не поймет, о чем идет речь. Методы браконьерства исчезли, сейчас это – промышленные методы. В чем-то за последние 30 лет жизнь изменилась больше, чем с дореволюционных времен.

– А куда мы движемся, в какую сторону?

– В нехорошую, конечно. Я даже не говорю о каких-то экономических или социальных вопросах. Деградирует, к примеру, культура и искусство.

– А то, что храмов за последние годы стало больше?

– Это хорошо, но главное, чтобы храмы наполнялись людьми. Чтобы не оставались архитектурными сооружениями. Вот когда храмы наполнятся, тогда и жизнь станет получше. Но при этом надо учитывать, что мы – единственная страна в мире, где храмы строятся, а не закрываются. Правда, неравномерно: в Москве – да, строятся, а вот, например, в Вологодской области уже нет.

Мне потом архиерей сказал: «Вот ты понастроил храмов, и что мне с ними теперь делать?» Весь район не может одного священника прокормить! Они после меня туда монаха отправили, но и он уехал. Говорит – «мне там не выжить»…

– Скажите, а народ пошел в храм? Приходят ли молодые?

– Молодежь идет, да. Двадцать пять лет назад в церковь попадали так же, как и я – из Савла в Павла. А следующее поколение прихожан уже с детства были приучены.

Я, когда начинал служить – даже здесь, в Москве, очень мало венчалось. Потом это стало модным, а сейчас и моды нет, а венчаю постоянно. И много детишек – сегодня причащали человек 30. Где-то в подростковом возрасте они, бывает, отходят от церкви. Но это ничего, к сорока годам Бог даст, вернутся. Женятся, выйдут замуж, родят и вырастят своих детей и вернутся. Они будут знать, куда возвращаться!

Вот почему так важно маленьких водить в храм. Даже с учетом того, что они, скорее всего, в 15–16–17–18 лет уйдут на какое-то время. Это так же важно, как знать номер телефона скорой помощи. Хотя мы каждый день туда не названиваем.

– Моей маме 67 лет. И она на все мои попытки заговорить о Боге, о церкви, отвечает – «у меня Бог в душе». Это что значит?

– Правильно, так же говорит и Геннадий Андреевич Зюганов. Это значит, ничего. Это традиционная отговорка всех безбожников.

– Отец Ярослав, подскажите. Моя подруга ушла в евангелисты, и с ней стало очень трудно общаться. Как я могу ей помочь? Вообще, возможно ли такому человеку поменять мировоззрение?

– Это очень трудно, поскольку там применяется реакционное воздействие. Заметьте, православие – религия здравомыслия, где нет диктата, нет крайностей. Известно, что все крайности – не от Бога. Православие не требует чрезмерного аскетизма, никому не надо, чтобы человек доводил себя до голодной смерти. Бог Отец Сына своего на крестную смерть отправлял не для того, чтобы люди тут специально с голода умирали или разбивали лбы об пол. Поэтому – живите, но помните, кто в доме хозяин.

А в других конфессиях – по-другому. У меня в одном рассказе есть такое сравнение. Распяли Христа на Голгофе, и остались при нем несколько человек. Это – православные. Другие люди сказали: «Что мы тут будем мокнуть под дождем? Лучше спустимся под гору, там есть хорошая харчевня – посидим, а крест оттуда видно». Это – католики. Они удобно устроились, сидят себе на скамейках, слушают музыку и смотрят.

Но кто-то вдруг подумал: «Что мы тут время теряем? Рядом рынок, лучше пойдем поторгуем, получим прибыль. А Бога будем иногда вспоминать – по воскресеньям играть на фортепиано два псалма». Это – протестанты.

– Батюшка, а есть задумки для будущих книг? Будете еще писать?

– Если Бог даст, буду. Роль художника в творчестве крайне невелика. Александр Сергеевич Пушкин об этом очень хорошо писал:

«Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…

…Быть может, всех ничтожней он».

Писатель – это инструмент. Вот, допустим, я что-то написал. Это значит, Бог дал мне жизнь, которую я так или иначе описываю, и дал некоторое умение или дар, если хотите. Моя задача – старательно исполнять свой долг. Поэтому, какие могут быть задумки? Что Бог даст, то и напишу. Это большая благодать, если даст. Вот недавно немножко поработал – как хорошо! Но обычно, когда заканчиваю, я теряю всякий интерес к тому, что написал.

Источник

Приобрести книгу Ярослава Шипова "Райские хутора"

• < Назад
• Вперёд >