+38(063) 463-84-83      Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

+38(098) 131-22-33      viber: +38(063) 463-84-83

                                       t.me/pravnet2012

Корзина

0 шт. - 0.00 грн.
Расширенный поиск

КАТЕГОРІЇ

 

Психологические травмы, или плюшевый заяц на перроне

Почему плачет женщина, вспоминая, как оставила на вокзале любимого зайца? Почему девочка на эскалаторе ищет глазами «самую лучшую маму»? Какие ошибки воспитания мы допускаем и какие допущены в нас?

Детство сокрыто в глубине нашей личности, как маленькая матрешка внутри своих больших сестер. Об этом рассказывает Наталья Инина, практикующий психолог, автор книги «Испытание детством»

Детство из матрешки

– Наталья, в наших передачах мы подошли уже к подростковому возрасту ребенка.

– Есть в этом возрасте очень важная доминанта, о которой говорил еще Лев Семенович Выготский, которая характеризует этот особый по трудности, но и по наполненности период. Это доминанта романтики. Это способность наших подростков чувствовать мир остро.

Вот мы постоянно говорим о том, что мы как родители нужны нашим детям в качестве друзей, в качестве поддержки, мы должны терпеть и так далее. Но на самом деле есть одна очень важная, удивительная черта, которая свойственна подросткам и которой мы можем сами у них научиться. И когда мы продираемся сквозь их колючки, претензии, требования, обиды, мы обретаем возможность увидеть, как они бескомпромиссны, принципиальны, честны бывают в отношениях с жизнью.

Это Выготский и называл доминантой романтики – способность видеть в глубину и смотреть не в суету, в которой мы погрязли. Способность видеть поверх и над. Видеть главное, а не второстепенное, видеть суть, а не то, что ее окружает. На такую глубокую честность способен подросток. И если мы сможем это разглядеть и научиться у них этому, тут наверняка можно сказать, что встреча состоялась. Произошел настоящий живой обмен какими-то важнейшими ценностями между родителем и подростком.

5431-800x450

– Предлагаю тему назвать так: «Место детства в жизни взрослого человека».

– Да, это очень важная тема. Мы привыкли думать, что эти 15-16 лет – вроде подготовки к настоящей жизни. Создание семьи, рождение детей, работа, кризисы, суета, деньги, болезни, радости, – вот то, что составляет взрослую жизнь. И кажется, что за всем этим детство – просто смешной маленький клочок. Но по опыту своей практики я вижу совсем другую картину. Детство никогда не остается в прошлом. Оно живет и действует в настоящем столь же сильно, сколь и, я бы сказала, глубинно.

Я бы предложила другой образ, другую метафору – матрешки. Вот верхняя матрешка – это мы, взрослые люди. Раскрываем – а там, внутри, поменьше, еще меньше, еще меньше – и совсем в центре одна маленькая, которую уже невозможно разъять. В каком-то плане это наше детство, которое в нас живет, а вовсе не только помнится или забывается. И общение психолога с людьми, тем более когда приходится решать их проблемы, – неизбежно приводит в детство.

Оставленная игрушка или как избежать психологической травмы

– Когда книга «Испытание детством» только вышла, я подарила эту книжку своей знакомой, профессору. Она очень оживилась, увидев название и узнав, о чем эта книжка: «Да-да-да, это очень важно!» – сказала мне шестидесятилетняя доктор наук. И из нее просто буквально выпрыгнула маленькая девочка. И эта женщина сказала мне: «Как вчера я помню свое детство. Я всегда искала папу и маму в метро…»

Я сразу насторожилась, прислушалась – и услышала совершенно удивительную историю о том, что ее родителям-ученым совершенно было не до ребенка, они писали свои диссертации и научные статьи, а ей не хватало ласки и любви. И она говорит: «Каждый раз, когда я ехала на эскалаторе, я один день искала среди людей, едущих навстречу, самую лучшую маму – но в этот день почему-то ехали только папы; а на следующий день искала самого лучшего папу – но тогда почему-то ехали одни мамы. И вот только когда я вышла замуж, я обрела в лице мужа того родителя, которого всю жизнь искала и мечтала иметь». Представьте себе, какая острота переживаний сохранилась в этом человеке! В одночасье, в мгновение ока – вдруг она проваливается в такое острейшее детское воспоминание.

Я помню еще один пронзительный случай. Я консультировала одну женщину с целым рядом проблем: неуверенность в себе, заниженная самооценка, сложности коммуникации, избыточная тревожность. Ясное дело, что у нее не очень ладились отношения с детьми, потому что она была гиперопекающей матерью, и, конечно, дети всячески пытались от ее опеки сбежать.

Я стала расспрашивать ее: «Какое у вас самое печальное воспоминание детства?» И эта женщина рассказала мне совершенно удивительную историю о том, как ей было шесть лет, и семья переезжала из небольшого дома в деревне в квартиру в город. Ее задача была собрать свои вещи. И на вокзале мама увидела торчащего из ее сумки старого любимого плюшевого зайца. Мама выхватила этого зайца и сказала: «Зачем ты берешь это старье? Он такой страшный, пыльный! Не будет этих игрушек в нашем новом доме!» И оставила его на перроне. Когда эта пятидесятилетняя женщина говорила об этой истории, она разрыдалась. И это было настолько пронзительно! Просто было видно, как в ней плачет эта девочка.

– Все эти годы…

– Да… Что такое для ребенка любимая игрушка? Девочка с ней засыпала, просыпалась, разговаривала, кормила, одевала, лечила, гуляла… Это был ее друг! И она оставила его – где? Одного, несчастного, на чужом перроне. И я понимала, что сейчас должна что-то сделать с этой ситуацией, потому что эта ситуация в ней живет до сих пор.

И я сказала: «Давайте представим, что один маленький мальчик, который болеет, у него проблемы с ногами, – попадает на этот вокзал. И видит вашего зайца, который валяется на перроне. А у него ведь нет друзей, и он очень одиноко чувствует себя в этом мире. И заяц начинает быть его другом, мальчик забирает его себе. И вся ваша любовь, которая сорок пять лет с этой игрушкой, понимаете, торчала на перроне, никому не нужная, – наконец, обретает место, где она просто необходима, и где она может так помочь!..» Женщина опять расплакалась, но это были уже совершенно другие слезы – слезы успокоения и умиротворения. Как будто что-то в ней заняло свое место, умиротворилось внутри души.

Этим примером я просто хотела показать, до какой же степени детство «фонит» в нашей жизни. И если мы игнорируем этот этап, мы отчуждаемся от очень важной части своей личности. От очень непосредственной, очень чуткой части, которая воспринимает мир и может быть открыта любви, открыта другому человеку – так, как открыт ребенок. Потому что человек эту способность, к сожалению, утрачивает, точнее, теряет с ней контакт.

Детство живет в нас абсолютно определенным образом. И то, что в психологии называется «внутренний ребенок», – на мой взгляд, очень важный и недооцененный концепт. Если взять эту историю с плюшевым зайцем, кто плакал в этой женщине? Маленькая внутренняя девочка, которой по-прежнему шесть лет. И кто потом плакал слезами умиротворения? Пятидесятилетняя женщина, потому что эта маленькая девочка в ней успокоилась. Понимаете, она как бы выдохнула и почувствовала, что ее услышали, поняли, приняли и помогли.

Можно сказать: что же это такое за расщепление внутри нас? Инстанции, субстанции, внутренние дети, внутренние родители… Но надо оговориться, что человеческая психика – очень сложный инструмент, и упрощать ее нельзя. Если мы ее упрощаем, мы просто теряем контакт с нашей внутренней реальностью. И вот потом мы и наблюдаем этот феномен современности, когда взрослые люди ведут себя, как дети или подростки, – со свойственными им эгоцентричностью, инфантильностью, безответственностью. И этот феномен начинает правильно пониматься, когда мы начинаем погружаться в сложность психики и понимать, что наше детство – если оно не переработано и не освоено, – стоит на пути к нашему внутреннему взрослению.

081-700x394

Ошибки воспитания или «Я ничего не чувствую»

– А если бы тогда мама, увидев расстройство девочки, вернулась бы на эту платформу и забрала бы зайца, – эта психологическая травма не пошла бы с ней дальше? Как я понимаю, есть травмы пережитые, есть травмы залеченные, а есть – которые остались открытыми. Только открытые психологические травмы становятся проблемами, которые идут с нами дальше?

– Вы абсолютно правы. Если бы мама вернулась, поняв, что для ребенка это глубочайшая потеря, то можно было бы действительно залечить эту ситуацию. Да, мы не можем быть постоянно тотально чуткими, мы не можем быть тотально внимательными. Мы живые люди, мы совершаем ошибки: нелепые, по невнимательности, от усталости и так далее. Но если мы видим, что ребенок совсем уж необычно реагирует, вообще в драме пребывает, – то мы можем отыграть эту ситуацию, вернуться и что-то сделать с этим.

А ребенок с радостью откликается на это наше действие, и тогда психологические травмы – вы совершенно правы, – закрываются: ребенок переживает их совместно с родителями. Этот опыт боли разделяется с мамой или папой, ребенок чувствует объятия, поддержку. И родитель своим действием как бы говорит ему: «Я понимаю, как ты расстроен, я чувствую твою боль, ну ничего, мы вместе это преодолеем». Если мама и папа – не всегда от злобы, а очень часто просто от усталости и замученности жизнью, – элементарно не видят чего-то, то что ж, – детство не бывает не травмированным. Оно неизбежно так или иначе травмировано. Другой вопрос – что это забирает у нас? Вот если мы будем понимать, к чему это нас приводит, то мы будем адекватно с этим работать во взрослом состоянии.

Представим себе эту шестилетнюю девочку на перроне и ее уровень боли. Он для нее субъективно почти непереносимый. Девочка эту боль вытесняет, блокирует, говорит себе: «Я ничего не чувствую», потому что ей нужно двигаться дальше.

098-700x394

Я наблюдала однажды картину – мама жутко орала на свою дочку, просто надсадно, истерично, грубо. Меня это потрясло, конечно, возмутило! Мы находились недалеко, и я подошла поближе, чтобы женщина меня видела, чтобы, может быть, присутствие другого человека ее остановило. И я увидела совершенно поразившую меня картину. Маленькая девочка, лет семи-восьми, абсолютно как бы не слыша эти вопли, – рисовала принцесс. И потом показала маме, протянув листочек и сказав: «Мамочка, тебе нравится?» Таким звонким, милым, позитивным голоском. Ясное дело, что это было совершенно неадекватной реакцией, потому что мама орала в это время с перекошенным лицом. Любой психолог скажет, что здесь происходит типичное вытеснение: девочка привыкла, это для нее норма – вопящая мама. И это вовсе не значит, что девочка ничего не чувствует. Она просто вытесняет, блокирует страх, боль, ощущение покинутости. Потому что ей надо не просто выживать, а жить. Ей надо быть ребенком, радоваться, рисовать, улыбаться миру и так далее.

Но вытеснение это приводит к тому, что мы расщепляемся на какие-то внутренние глубины, к которым мы уже плохо имеем доступ. Об этом пишут великие психологи самых разных направлений, – Эрих Фромм, Виктор Франкл, Юнг – их работы посвящены теме расщепления или вытеснения, потери целостности человека. И в результате психологическая травма, еще травмы, – что-то в школе, что-то в подростковой среде, что-то среди сверстников – одно вытеснение, другое, пятнадцатое, двадцать восьмое, сто двадцать пятое, – и мы практически перестаем чувствовать. Мы уже будто немножко анестезированы. И теряем контакт с внутренними ощущениями, внутренними переживаниями. И уходим в сторону рационализации, каких-то разумных построений всего вокруг…

76-1-800x450

«Я ничего не чувствую!»

— Я часто задаю вопрос такой своим клиентам: «Что вы чувствуете?» Девять человек из десяти не отвечают на этот вопрос! Обычно люди говорят, что они думают. То есть они не могут сформулировать свои чувства — настолько этот опыт им незнаком. Они не могут сказать: «Я чувствую тревогу», или «Я чувствую страх», или «Я злюсь». Это просто табуированное чувство.

Но что происходит, когда мы глубинно злимся, а на сознательном уровне табуируем? Мы на самом деле будем злиться еще больше, и эта злость может застрять и жить в нас. В нас будут жить обиды, которые мы не можем признать, страх, который мы не можем разглядеть, злость, которую мы подавляем. Куда это все девается? Никуда! Это в нас живет.

«Они сломали мою жизнь!» Об отношениях с родителями

— Это тот багаж, который мы несем с самого детства и вносим во взрослую жизнь. Именно этот багаж мешает нам строить правильные отношения с родителями, с окружающими, с близкими, с друзьями… Значит ли это, что мы должны искать в себе, вспоминать с самого детства те обиды, которые не закрыты, не залечены? Нужно ли нам лезть туда — или все-таки каким-то образом продолжать с ними жить?

— Считаю, что все-таки нужно обращаться за помощью к специалисту. Потому что это очень опасный путь. Если мы уже оказались «оснащены» этим «богатством»: непереработанных психологических травм, обид, боли, и начинаем вот так неумело разворачиваться назад, то самая простая позиция — это сказать: «Ах, мои родители ужасны! Ах, они сломали мою жизнь! Ах, я потому теперь такая несчастная (или несчастный)!» То есть мы находим «козла отпущения» в лице своих родителей. Это очень пагубный маршрут. Потому что это очень просто — переложить ответственность за нашу взрослую жизнь на голову бедных — часто абсолютно тоже замученных неврозом и собственными родителями — родителей. Они же не из вредности все это делали с нами, они нас по-своему очень любили, старались, как могли. Да, они повторяли какие-то ошибки, которые унаследовали от своих родителей — это условный невроз, который передается из рук в руки по наследству. Поэтому здесь нет палачей, здесь сплошные жертвы.

Безусловно, когда мы работаем с какой-то проблемой и неизбежно переживаем трудный этап, мы обваливаемся в этот резервуар боли, обиды, — и это может очень испортить отношения с родителями.

Мы действительно можем на них сердиться. И это не наше взрослое чувство, это то самое мгновенное чувство ребенка, которое, если бы мы были маленькими, через пять минут сменилось бы обожанием. Потому что ребенок чувствует всё сразу: он может ненавидеть маму, потому что она не дала ему блинчик, а через пять минут ее обожать, потому что она его поцеловала. И это нормально.

Конечно, когда мы говорим слово «ненавидеть» — это не та взрослая ненависть. Мы говорим о детском аффекте — ребенок злится, или любит, или обижен, или страдает — это очень чистые и короткие чувства, которые не имеют нравственной глубины. А если мы это делаем неумело и пытаемся провалиться в детство, то проще всего нам сказать: «Ну, знаете, родители дорогие, вы должны были как-то совершенно по-другому себя вести. Вот теперь-то я знаю, кто во всем виноват!»

И тут мы очень рискуем встать в позицию обвинителей и не простить, и испортить со своими родителями отношения. А это очень тяжелый груз, потому что прощение — вообще-то категория не детская.

Как простить? Или об ошибках в воспитании

— Когда мы говорим маленькому ребенку: «Ну, прости», то мы вообще-то плохо понимаем, к чему мы его призываем. Что значит «прости»? Это очень глубокое понимание, что есть «я» и «не я», что есть кто-то другой, который не желал мне зла, просто так получилось. Ребенок существо тотально эгоцентрическое, он вообще не понимает, о чем идет речь! Мы можем только приучать его к тому, что есть другой. Но ребенок этого не чувствует. Поэтому когда мы работаем с детством, у нас нет требований к нашему внутреннему ребенку, чтобы он простил. Потому что это вообще не проблема внутреннего ребенка. Проблема внутреннего ребенка, точнее, его жажда, — чтобы его поняли, как не понимали тогда. Наша задача в терапии — разглядеть во взрослом ту маленькую девочку или мальчика, понять ее боль — огромную, глубокую, всеохватную, и успокоить ее. А вот задача нас взрослых — простить. И это мы можем делать только с взрослой позиции.

Это очень важный момент, потому что я вижу сплошь и рядом взрослых людей, которые живут из-за этого в испорченных отношениях со своими родителями. Они могут даже никогда не обращаться к психологу — они все равно муссируют, муссируют, муссируют эту тему. «Вот квартиру не отписали, тогда пианино не купили, а брату купили, а меня в футбол не отдали, и вот теперь я, значит, вам отомщу». Я утрирую не сильно, на самом деле почти так это и происходит.

— Вы затронули важный момент — тему прощения. А что значит вообще простить? Простить тех родителей, которых мы считаем неправыми, — может быть, объективно, а может быть, субъективно, — в каких-то моментах жизни нашей. Вы очень верно сказали — мы должны в них видеть не только своих родителей, а просто людей, личности, с их ошибками, с их несовершенством… И все-таки — что значит, простили мы их или нет? Как нам самим понять это?

— «Простить» — это очень глубокая категория, философско-религиозная, культурная. Что значить простить? Это даже почти высокомерно звучит! Понять. Понять, почему этот человек так себя вел. Я могу это сделать только тогда, когда могу встать на его сторону, когда могу покинуть себя, перестать носиться со своими переживаниями, то есть, иными словами, преодолеть свое эго, эгоцентризм. Вот тогда я могу простить — принять — понять. Конечно, это абсолютно не детская категория.

43-4-660x415

«Проблема внутреннего ребенка — чтобы его поняли, как не понимали тогда»

Я всегда прав?

— Если мы, воспитывая своего маленького ребенка, допустили какую-то ошибку, нанесли ему психологическую травму своим поведением и потом осознали, что мы этого делать не должны… Хочется попросить у него прощения, чтобы как-то загладить свою вину. Но вы сказали, что ребенок не может простить, он просто еще не понимает, что это такое. Как нам сделать так, чтобы он не нес этот груз во взрослую жизнь?

— Замечательный вопрос! Когда мы говорим о глубоком прощении в отношениях детей и родителей — по сути дела, мы говорим ведь о категориях судьбы, о глобальных категориях. Но когда, например, мы что-то сломали, какой-нибудь прекрасный замок задели веником, он рухнул, и мы подходим и говорим: «Малыш, мне так жаль! Такой был красивый замок! Пожалуйста, меня прости!» — это не значит, что мы говорим: «Вот давай, войди в мое положение, осознай, что мне вот тут убираться надо было…» Мы просто его приучаем к определенной форме взаимодействия. И мы совершенно не совершаем никакую ошибку в воспитании. Мы показываем, как правильно. И когда ребенок сделает что-то подобное, он скажет: «Мама, папа, мне очень жаль, простите меня!» Потому что мы дали ему пример.

Эта тема связана с уважением и любовью, а кроме всего прочего, с правом на ошибку. Мы показываем ребенку, что человеку вообще свойственно ошибаться, это совершенно нормально, в этом нет катастрофы, это часть нашей жизни. Махнул веником, не соразмерив взмах руки, — и вот такая получилась неприятность, мне очень жаль, прошу прощения. Это значит, что я ошибся. Очень часто родители, которые внутренне не уверены в себе, панически боятся быть неправыми в глазах детей. Я слышу такие поражающие меня позиции: «Как это, просить прощения у ребенка?! Он же маленький, а я взрослый! Я прав по определению!..» Но когда мы правы по определению во всем и всегда, то мы получаем в подростковом возрасте в отношениях детей и родителей самые разные чудовищные формы аналогичного поведения. Тогда наши дети, достигнув кризиса, говорят: «И я прав! Во всем и всегда!» И вот тут как раз получается камень о камень, удар об удар

1111-660x473

Наталия Инина в детстве

Полюби сначала самого себя!

— У меня был такой опыт. Когда мой сын рос и были у него сложные моменты, а мне очень хотелось как-то его поддержать, я иногда писала ему смс-ки: «Ты замечательный, я тебя очень люблю». Это было просто такое прикосновение… И меня поразило, что через несколько лет, когда он уже пережил свой подростковый возраст, — я начала получать такие же смс. Видимо, когда тоже чувствовал, что я чем-то утомлена, расстроена и так далее — «Ты у меня замечательная, я тебя очень люблю!» Это было такое похлопывание по плечу через расстояние, и это было совершенно поразительно — потому что это зерно, которое мы бросили в почву, забыли про него, — и вдруг оно прорастает! И мне кажется, что если мы в детстве, например, этого не получаем, то в нас живет внутренний ребенок, который не знает, что это такое. И наша задача — в каком-то плане стать вот тем самым родителем, который прикасается к этому ребенку и говорит: «Ты у меня замечательный, я тобой горжусь!»

Я вам скажу вещи, которые меня в свое время просто потрясли. Есть такой момент в работе с подобными проблемами — наведение контакта с этой внутренней частью себя. И я говорю своим клиентам: «Ну а как вы видите своего внутреннего ребенка? Что вы к нему чувствуете?» При этом я предлагаю посмотреть на фотографию себя в детстве — как бы пообщаться с этим малышом. И однажды человек сказал: «Я его ненавижу. Я вообще не хочу на него смотреть, лучше бы его не было!»

Вы понимаете, о чем вообще это? Это человек говорит о самом себе! О какой-то глубинной части самого себя. Конечно, такого рода реакции прорастают из очень жесткого детства, за такой фразой лежат психологические травмы, совсем не среднестатистические, с насилием не только психологическим, но и физическим, видимо.

Конечно, это не типично, но так бывает, и я не могу сказать, что это очень редкое явление. Но мы прекрасно знаем эту удивительную, глубочайшую заповедь: «Возлюби ближнего, как самого себя». Иными словами — если я не люблю себя (не в смысле «потакаю», не в смысле «ношусь с собой, как с писаной торбой», а именно «люблю» — принимаю, понимаю, поддерживаю), то я не умею любить другого! И в этом плане работа с внутренним ребенком — это не только восстановление целостности нашей личности, но и способность быть глубоко чувствующими людьми по отношению к другим — ближним и даже дальним.

54-5-660x402

«Работа с внутренним ребенком — это способность быть глубоко чувствующими людьми по отношению к другим»

Как подружиться с «внутренним ребенком»?

— Нашим радиослушателям, которые сейчас слушают нашу беседу и понимают, что в жизни у них много трудностей, — порекомендуете ли вы им заглянуть в свое детство, обратиться к тем нерешенным проблемам и понять, что, может быть, проблемы сегодняшнего дня завязаны именно там, в глубине?

— Я бы не рискнула давать общие советы. Единственное, к чему я призываю наших слушателей — отнестись к себе всерьез. И если вы чувствуете, что какие-то неведомые, непонятные острова в океане вашего детства требуют вашего внимания, то обратитесь к ним, вооружившись хорошей психологической литературой, которой сейчас довольно много. Читайте классиков, потому что классика — она потому и классика, что выдержала проверку временем. И еще – все, о чем я сегодня говорила, я подробно попыталась изложить в своей книжке "Испытание детством". В ней я переработала весь опыт своей практической деятельности, в том числе свой личный опыт, и постаралась показать, как можно помочь своему внутреннему ребенку, как можно помочь себе решать какие-то проблемы… И это чрезвычайно важно для нашего не только настоящего, но и нашего будущего.

Приобрести книгу "Испытание детством". Автор Наталья Инина