Чтобы не унывать будьте реалистами: из опыта приемного отца-священника

Подробности

Дата: 16.07.2016 07:28

Когда 20 лет назад известный петербургский блогер священник Константин Пархоменко взял в семью приемного ребенка, не было никаких школ приемных родителей. И матушка Елизавета сама пошла учиться на психолога. Что из этого вышло, читайте в интервью

Сон в руку

Протоиерей Константин Пархоменко: В 2000 году, в ночь на Великую субботу мне приснился сон: будто бы я получаю на Пасху подарок. В тот же день в храме во время исповеди подходит ко мне девочка, цепляется за меня и, плача, говорит: «Мне плохо в детском доме, меня там бьют, я не хочу туда возвращаться».

Выяснилось, что она пришла в храм с бабушкой. Бабушка сдала малышку в детский дом, потому что мама девочки, дочка этой бабушки умерла. А бабушка – пожилая женщина, боялась, что не справится, упустит ребенка, сдала ее в детдом и брала внучку только в воскресенье, чтобы сходить в храм.

Я позвонил жене и предложил взять эту девочку в нашу семью. Так Катя попала к нам в дом. Тогда ей было 7 лет, сейчас 22. У нас тогда уже была дочь Ульяна, которой было 3 года. Катя и Ульяна выросли вместе, дружат. Я до сих пор думаю, что появление Кати в нашей семье было чудом.

— 20 лет назад еще не было ШПР (школ приемных родителей). На чей опыт вы ориентировались?

Протоиерей Константин Пархоменко: Опыта не было никакого и опереться было не на что. При этом, когда в храме, где я служу, узнали, что я удочерил девочку, у многих прихожан тоже появилось такое желание. И некоторые, действительно, взяли детей из детских домов. Думаю, десятка два детей таким образом оказались в семьях. Людям было не так страшно это сделать, поскольку это сделал я.

Конечно, меня спрашивали о том, как мы справляемся, и мы с женой делились своими соображениями. Я прямо говорил – легко не будет. Это сейчас мы знаем, что психика человека формируется на 90% до 7 лет. И очень тяжело изменить то, что было вложено в ребенка в раннем детстве. А тогда почти не было психологической литературы. Нашу девочку мы приняли как факт. И было много трудного и для нее, и для нас.

Иногда мы ее не понимали, иногда она нас. Нам было тяжело перестроиться и понять, что она другая, отчасти с другими ориентирами.

Матушка Елизавета: Как хорошо, что сейчас есть школы приемных родителей. А нам пришлось самим искать все ответы.

Я даже психологом стала ради своей приемной дочки. Я начала изучать психологию потому, что у нас было очень много сложностей.

Было непонятно, как справляться, и я стала искать ответы, а потом психология стала моей профессией.

Елизавета Пархоменко, супруга отца Константина

Эгоизм, зависть и манипуляция – три главных опасности

— С какими неожиданностями вы столкнулись, взяв ребенка?

Протоиерей Константин Пархоменко: Для нас был открытием эгоизм приемной дочери. Дети из сиротских учреждений обычно многого недополучают, и у них вырабатывается комплекс, что им все что-то должны, все должно вокруг них вертеться. Нам было это непривычно, потому, что когда ты что-то недодавал кровной дочери, она это воспринимала спокойно, а у приемной это превращалось в обиды, истерики…

Потом уже я стал читать о проблемах приемных детей и узнал, что это для них обычно. А тогда мы с Катей садились вместе и разговаривали.

Еще нас очень задела ревность приемной дочки к кровной. Она ведь старше и стала притеснять младшую, чтобы быть главной для нас – как ей, 7-летнему ребенку, казалось тогда.

И нам было от этого очень больно, потому что мы думали, что взяли дочку и получим от нее тепло и благодарность, а получили человека, который очень жестко борется за место под солнцем.

Когда мы это заметили, стали понемногу разъединять дочерей, чтоб у каждой было свое жизненное пространство, чтоб они менее плотно пересекались в наше отсутствие.

Были у Кати и проблемы с учебой: она сменила четыре школы, потому что не могла ужиться в коллективе. В храме тоже она вела себя нестандартно. У нее действительно была расшатана психика.

Прихожане, которые не знали, что Катя наша приемная дочка, мне даже на исповеди говорили, как она их раздражает беготней по храму, задиранием к другим детям. А им в ответ: ну вот такой я плохой родитель.

Но все это было давно. Сейчас, когда эти проблемы позади, мы видим, что наша Катя стала прекрасным, очень добрым, светлым, немножко наивным, но очень приятным человеком.

Зачем ребенку знать, что он приемный

Матушка Елизавета: Самое главное – найти с ребенком контакт, прийти к взаимопониманию. Это можно сделать в любом возрасте. Если это происходит, когда ребенок уже вырос, то все, что происходило до этого, выстраивается, и тогда становится понятно, что все было не зря.

Переживания нашей дочери по поводу того, что она нам не родная, были постоянной темой приблизительно до ее 20-летнего возраста.

И на одной из сессий семейной терапии она рассказывала терапевту о своих претензиях к нам, а терапевт раз за разом ей отвечала: «И у меня так было. И так тоже было…» (сам терапевт был кровным ребенком). Тогда у Кати будто сложился пазл, она поняла, что все наши разногласия не из-за того, что она приемная. И обиды стали постепенно уходить. Это был очень значимый момент в нашей жизни.

— Но как ребенка вызвать на разговор, или попросить сходить к психологу, если он не хочет?

Протоиерей Константин Пархоменко: Мы всегда в семье много разговариваем, делимся, обсуждаем. У нас нет такого, что каждый живет в своем мире. По вечерам мы собираемся вместе, ужинаем, я рассказываю, как у меня прошел день, моя жена рассказывает о себе, дети – о себе. Разбираем вопросы, конфликты, проблемы. Наверное, потому и для Кати обсуждение, проговор своих проблем стал делом естественным.

— Вы удочерили уже достаточно взрослую девочку. Как вы думаете, если люди берут младенца, ему потом обязательно сообщать о том, что он не кровный, а приемный ребенок?

Протоиерей Константин Пархоменко: Раньше я думал, что если этот вопрос не задается, то и отвечать на него не надо. Но современные психологи говорят, что обязательно нужно ребенку это сообщить.

Это все равно витает в воздухе, и если этого не сообщить, в семье останутся некие «тайны», недомолвки, не будет ясности и простоты. А у ребенка возникают «психологические пустоты».

Другое дело, как об этом сказать. Говорить надо спокойно, без пафоса и трагизма: «Мы приняли тебя в нашу семью, когда ты был совсем крошкой, ты стал для нас родным». И на этом закончить. Так снимется психическое напряжение и с ребенка, и родителей. Ведь когда что-то не проговорено, оно все равно оказывает свое действие.

Матушка Елизавета: Ребенок должен знать свою историю, он имеет на это право. Ведь если не сказать, ребенок все равно почувствует, что его история какая-то не такая, что с ним что-то не так. Малейшее, незаметное для взрослых напряжение, например, при вопросе: «Мама, а как я был у тебя в животике?» ребенок считывает моментально. И тогда он способен нафантазировать гораздо больше, чем можно представить – что он нежеланный и тому подобное.

Если же сообщить об усыновлении ребенку правильно, то как правило, он вполне адекватно готов воспринимать эту информацию.

Ведь многие родители задолго принимают решение об усыновлении, ждут «своего» ребенка, готовятся к его появлению, ходят в Школу приемных родителей – это может быть воспринято не менее трогательно, чем рассказ о том, как мама носила ребенка «в животике».

Протоиерей Константин Пархоменко с матушкой Елизаветой и детьми

Не ждите, что в ответ вам скажут спасибо

— Между вами с матушкой Елизаветой были разногласия по поводу воспитания детей?

Протоиерей Константин Пархоменко: Да. Катя первое время пыталась нами манипулировать, образовывать коалиции – например, со мной против мамы. Сейчас я понимаю, как из таких ситуаций выходить, а тогда это иногда приводило к конфликтам: дочка жаловалась на строгость мамы, я пытался дочку защищать…

— Катя общалась со своей бабушкой после того, как попала в вашу семью?

Протоиерей Константин Пархоменко: Да, общалась. Надо сказать, что с бабушкой у нас возникали конфликты. В подростковый период Катя иногда сбегала к бабушке и жила у нее по нескольку дней. И бабушка поддерживала ее настроения против нас – дескать, такие плохие родители, заставляют ребенка в школу ходить, например. А других родственников и не было.

— Есть ли принципиальная разница между воспитанием кровных и приемных детей?

Матушка Елизавета: Принципиальной разницы нет, есть свои особенности. У приемного ребенка к моменту усыновления уже есть своя, отдельная и очень травматичная история. Эта история не может не оказывать влияния на ребенка, на его способность доверять и привязываться, на его характер, на взаимоотношения с приемными родителями.

Но вообще надо просто учитывать биологические и психологические особенности каждого конкретного ребенка. Мне кажется, что с младенцами проще. Многие мои знакомые взяли младенцев и говорят, что в такой ситуации разница между воспитанием кровных и приемных детей незначительная.

Протоиерей Константин Пархоменко: Думаю, что самая главная разница в том, что

когда ты берешь в семью ребенка, ты должен настроиться на то, что, возможно, ты ответной любви не получишь. Это очень серьезное испытание.

Хотя не обязательно так бывает.

— Некоторые берут детей, а потом возвращают, говорят, что не справляются, что переоценили себя. А как себя не переоценить?

Протоиерей Константин Пархоменко: У нас на приходе есть семья, в которой пять приемных детей разного возраста. И вот одна девочка недавно вернулась в сиротское учреждение: оказалась неуправляемой, пыталась жить только так, как она хочет, при этом пыталась всех ссорить, и родители с болью развели руками и вернули ее. А это люди опытнейшие.

Вот с четырьмя все получилось, а с пятым – не получилось.

Поэтому никаких гарантий — правильно ты поступил или не правильно — здесь никто нам не даст.

Надо сказать, что у нас официально Катя не была удочеренной, мы оформили над ней опекунство. И в какой-то степени эта формальность выручала. Был период, когда дочка сказала: «Я учиться не буду, можете делать со мной, что хотите, а я буду жить, как хочу». Тогда мы сказали: «Но в таком случае государство просто тебя у нас отнимет, и ты вернешься обратно в детдом. И мы не сможем ничего поделать. Конечно, мы все равно тебя будем любить, мы будем тебя навещать, но ты сама решаешь, где ты живешь».

И это помогло – Катя поняла, что мы ее любим, но она остается с нами, пока будет согласна выполнять определенные требования.

— Есть мнение, что у приемного ребенка из-за перенесенной в детстве психотравмы есть некий «предел развития». Вы это почувствовали?

Матушка Елизавета: У всех нас есть какие-то психологические травмы и как-то мы с ними справляемся. Если ребенок маленький и у него формируется здоровая привязанность к своим приемным родителям, то многое восстанавливается. Не забудем, что и мозг, и тело нормально развиваются только при наличии крепкой привязанности, под ее защитой.

Другое дело, когда ребенок прожил значительный срок – два, три года и более – без возможности привязаться к взрослому. Это, конечно, тормозит развитие очень сильно. В доме малютки можно встретить детей, которые в три года развиты на уровне годовалых.

Протоиерей Константин Пархоменко: Приемному родителю важно быть реалистом. Иначе может возникнуть уныние – и даже не из-за завышенных ожиданий, а из-за того, что люди придумывают себе что-то. А потом «розовые очки» разбиваются, в реальности все оказывается по-другому. Надо понимать, что человек предполагает, а Господь располагает. И если уж взялись, то надо доверять Господу, а не считать лишь себя автором и сценаристом вашей семейной истории.

Источник

Приобрести книгу «Вот наследие от Господа». Авторы протоиерей Константин Пархоменко и психолог Елизавета Пархоменко

• < Назад
• Вперёд >