Дары Святого Духа

Подробности

Дата: 03.02.2017 08:46

Митя был православным и церковным, но легкомысленным, ленивым и плохо осведомленным верующим...

Знать, «каковеруеши», он толком не знал, и узнавать не спешил. Правило читал, только если было настроение; если Митя обнаруживал, что читает одно, а думает совершенно о другом, он тут же бросал молитву и вспоминал о ней не скоро. Исповедь и причастие всегда оказывались где-то на полях его ежедневника, помеченные сначала восклицательным знаком, затем — вопросительным, а после — старательно зачеркнутые.

Как и всякого нерадивого православного, Митю иногда охватывало раскаяние. Он негодовал на собственную «теплохладность» и с готовностью решал начать новую жизнь. В такие дни он вставал пораньше, читал правило, стараясь не отвлекаться на посторонние мысли и не следить за стрелкой часов, висящих над иконами. Если удавалось вырваться с работы, шел на вечернюю службу, истово клал поклоны, прикладывался к образам и благоговел. Перед сном подолгу читал Библию. Через два-три дня такой праведной жизни Митя начинал поглядывать на людей с умилением, радовался, когда ему наступали на ногу или хамили в метро, и поспешно прощал обидчика, раздумывая, как в таком случае подставлять другую щеку. А еще через пару дней Митя незаметно возвращался к своей обычной жизни.

Однажды такой прилив веры приключился с Митей зимой, в самые морозы. Обычное для такого случая умиленное состояние было усилено небывалыми холодами. Митя засобирался на вечернюю службу, предвкушая малолюдность храма и любуясь собственной самоотверженностью на духовном поприще. Митины надежды отчасти оправдались. К вечеру и без того крепкий мороз усилился. Дым над трубами теплоцентрали стоял неподвижным ватным столбом. Транспорт медленно двигался по заснеженным улицам, окутанный непроницаемыми облаками пара. Взгляд редких пешеходов был отчаянным. Митя шел к храму, намеренно сдерживая шаги, позволяя себе хорошенько озябнуть.

Он уже мечтал о пустом, гулком пространстве под высокими сводами, о полумраке, размеченном огоньками свечей и лампад, о золотом сиянии окладов, о стройном пении хора. Ему мерещились облачения батюшек, шелест страниц Писания и голос чтеца, повинующийся странному, неуловимому ритму. Воздух наполнен запахом ладана и мощным теплом от огромных многосекционных радиаторов парового отопления…

В храме действительно было пусто. Кроме Мити, мороза не испугались еще три-четыре человека. Присутствовали гулкость шагов и приглушенный кашель, полумрак и огоньки, образа, иконостас, хор и все, чему полагается быть на службе. Не было только одного — тепла. Замерзший по дороге к храму Митя, так мечтавший об определенном наборе ощущений и впечатлений, чувствовал себя обманутым. Он никак не мог сосредоточиться на молитве, даже «Отче наш» не мог дочитать до конца, забывал совершать крестное знамение и думал только том, что ему очень холодно и что пальцев ног он уже почти не чувствует. Митя потихоньку, пытаясь быть незаметным, стал смещаться поближе к радиаторам отопления. Эти попытки поглотили его, и он совершенно перестал думать о службе. Он весь сосредоточился на беззвучном, плавном и медленном смещении к ближайшей секции радиаторов. Наконец Митя настолько приблизился к чугунным, крашенным в серый цвет радиаторам, что мог коснуться их рукой. Но тут его ждало еще одно разочарование: тепло под шершавой поверхностью металла «мерцало» так же слабо, как огоньки в лампадах. Эти огоньки были видны, но не давали никакого света; тепло в радиаторах присутствовало, но не могло согреть.

Митя спрятал руки в рукава и стал с неприязнью рассматривать чтецов. Зря, зря он в такой мороз пришел на службу. А ведь его с работы не отпускали, он будто бы задержался где-то у клиента, да так и не вернулся в офис. В офисе тепло… Потом он мерз на остановке, в троллейбусе, в другом троллейбусе, сильно мерз по пути к храму, а тут вот какой прием его ожидал. По мере того, как холод от гранитных плит пола пробирался все выше и выше по Митиным ногам, разочарование и обида становились все острее. Митя злился на себя, что пустился в эту авантюру, и еще больше — на монахов, так неторопливо читающих непонятные слова из огромных книг, пока прихожане мерзнут. «Окопались тут, все поучают и поучают, а таких простых вещей, как отопление зимой, не понимают!», — зло и беспомощно думал Митя, бегая глазами по иконам, лицам чтецов, алтарю, стенам, стасидиям и каким-то коробкам под ними.

Даже Митины глаза замерзли и в глазницах ощущались, как два холодных твердых шарика. Его ступни совершенно окоченели; появилось странное ощущение, будто на Митиных зимних ботинках образовались дыры, в которые выглядывают большие пальцы ног. Митя чувствовал, как края дыр врезаются в кожу пальцев. Ощущение было настолько живым, что Мите приходилось смотреть на ботинки. Поглядев вниз и удостоверившись, что ботинки в порядке, через минуту Митя снова опускал свои замерзшие глаза, потому что ощущение — совершенно правдоподобное и достоверное — появлялось вновь и снова обманывало его. Это повторялось раз за разом и было мучительнее, чем холод.

Пытаясь отвлечься от этого наваждения, Митя принялся в упор рассматривать дьякона, который вышел к царским вратам и бубнил что-то, уткнувшись носом в маленькую книжечку в красном переплете. Разочарование, обиду, злость, обманутость и раздражение — все Митя собрал в этом взгляде. Он с неприязнью смотрел на длинные волосы дьякона, на его красное с золотым шитьем облачение, следил за его рукой, совершающей крестное знамение и подбирал обидные и уничижительные эпитеты, описывающие всю возмутительность и неприемлемость такого медленного и невнятного чтения при такой низкой температуре батарей…

Митя перевел взгляд на чтецов. Они стояли, опустив глаза в свои книги, и переминались с ноги на ногу. Они практически пританцовывали на месте. Митя уже ощутил новый прилив желчи и раздражения, приготовился внутренне возопить и вознегодовать на танцующих монахов, как вдруг на него снизошла короткая спокойная мысль: «Они же мерзнут». Митя чувствовал себя так, словно на миг заснул стоя, тут же потерял равновесие и со всего маху ударился всем телом, лицом и лбом о холодный пол храма. Он прямо задрожал и затрясся, представив, каково сейчас приходится монахам в их облачениях, когда он так замерз в своих многослойных одеждах.

Мите стало очень стыдно. Его лоб, щеки, подбородок и даже шея стали розоветь и гореть. Он так стыдился своего раздражения и обиды, что мог смотреть только в пол, туда, где пальцы ног высовывались в несуществующие дыры на ботинках. Стыд затопил его, вытеснил все мысли, чувства и даже ощущение холода. Мите стало жарко. Его глаза двумя пылающими угольками обжигали веки, на лбу выступили бисеринки пота, а куртку пришлось срочно расстегнуть и снять, чтобы дать выход этому невыносимому, останавливающему сердце и дыхание жару. Он бы снял и ботинки, подошвы которых жгли его ступни, словно раскаленная сковорода, если бы не боялся, что пол храма окажется еще горячее…Вечернее правило Митя читал с большим чувством.

Максим Федорченко

Приобрести православный журнал для всей семьи "Фамилия"

• < Назад
• Вперёд >