Александр Гезалов: "Какие развлечения, Вася?"

Подробности

Дата: 21.03.2017 07:18

Александр Гезалов – известный общественный деятель и один из редких примеров благополучного выпускника детского дома. Он получил два высших образования, успешно работал, собрал уйму титулов и наград и сейчас воспитывает четверых детей. Ежедневно к нему в фейсбук приходит около 50 сообщений из разных концов страны. От сирот, которых кинули на квартиру, от заключенных, от многодетных матерей — всех, кто попал в сложную жизненную ситуацию.

***

Считается, что Гезалов может быстро разрешить любую неразрешимую проблему. Несколько сообщений, звонков — и за сиротой в Тверскую область летят приемные родители с Урала. Ребенок с обгоревшим при пожаре лицом находит семью, заключенный получает работу, к многодетной матери начинают ходить волонтеры.

Общаясь с чиновниками, с благотворителями, с прессой, Гезалов уже много лет твердит одну простую мысль, которая никак не доходит до общества: прекратите дарить сиротам айфоны! Хватит устраивать в детских домах новогодние концерты! Вам кажется, что вы творите добро, а на самом деле вы помогаете этим только сами себе. Поэтому первый вопрос к Гезалову — как правильно помогать детям, жизненный опыт которых подчас даже близко не напоминает твой собственный.

– Вы активно продвигаете тренд «умной помощи» сиротам. Что это значит?

– Ну вот волонтеры приехали в детский дом и говорят детям: «Представьте, что у вас кончился воздух, а вы в подводной лодке. Как будете себя вести»? Это ж надо быть идиотом круглым, чтоб у сироты такое спросить. Им жизнь надо узнавать. Подсказывать, показывать. Игра должна быть минимальна. Спроси хотя бы: «Тебя в сортире заперли, что тогда?»

Волонтеры постоянно устраивают для них «развлекалово», вывозят в какой-нибудь Q-zar, на аттракционы, чтоб «создать настроение». Сироту сейчас можно отвезти даже на луну, но как это будет соотноситься с тем, что он завтра выйдет из детского дома и пойдет в долбаное ПТУ?

– Они мотивируют это тем, что детям не хватает впечатлений, хотят их порадовать…

– Почему такая убогая логистика? Q-zar — детдом, Q-zar — детдом. Что он увидит? Как вы порадуете этим его жизнь? Как вы ее измените? Во-первых, он увидит свой жуткий разрыв с реальностью, во-вторых, почувствует себя особенным. Мои дети, например, не могут позволить себе поехать в Q-zar. Когда он выйдет, он поймет, что никакие развлечения его не ждут, и пойдет воровать. Это что, мы показываем ему в последний раз прелести жизни? Ведь это же так выглядит.

Сироте надо сказать: «Вася, долбаный Вася! Хочешь состояться в жизни? Ты знаешь, что первые пять лет ты будешь в жопе, в глубокой жопе? Тебя никто не будет замечать, ты никому не будешь нравиться, от тебя будет плохо пахнуть, у тебя будет мало одежды, не будет друзей? У тебя будет мало места в общаге, не будет мерседеса, ты не сможешь поехать в Q-zar. И ты, долбаный Вася, будешь сидеть в этом пространстве пять лет. Если ты хочешь оттуда выбраться, чтобы окончить учебное заведение, ты должен эти пять лет, собака такая, пахать! Какие праздники? Какие развлечения, Вася? Ты попадешь на зону, где тебе будут намазывать вазелин на одно место». Вдумайся в это именно сейчас, потому что потом будет поздно. Но никто же ему этого не скажет…

– Это достаточно жестко, не каждый сможет сказать такое ребенку.

– Детдомовцы прекрасно умеют разводить. Они сначала присматриваются, чтоб понять можно ли получить с человека, например, айфон. А потом к нему подходят бедные сиротки и говорят жалобным голоском: «Ой, а ты не будешь моей мамой? Мою маму убили топором». Человек пасует, размяк и все. Его можно брать тепленьким. Сироты между собой называют таких спонсоров «БМД» — «богатая московская дура» или дурак. Потом они идут к ближайшим скупщикам и загоняют им планшеты, электронные книги, радиоуправляемые вертолеты. Но спонсоры об этом не знают, их это не волнует. Они отдали и отдали, а то, что, по сути, они дают на алкоголь сигареты и наркоту, это не важно. Это безответственная помощь. Каждый подарок должен ребенка к чему — то подвигать. Чтоб мальчик получил со временем КМС по футболу, подари ему мяч. Поет — подари гитару. А когда говорят: «Мне его жалко, мне нужно ему постоянно что-то дарить потому, что он сирота». Какой результат? Жалость — двигатель, но жалость — это откуп. Нужна не жалость, а гражданская позиция.

Границы ребенка, его личное пространство должно оберегаться максимально этично. Если «вы» приехали, потом «он» приехал, «она» приехала, то ребенок не понимает чего от него хотят. В нем появляется реактивное расстройство привязанности. Неумение зафиксироваться на конкретной личности. Вместо бесконечных развлечений добровольцу лучше закрепиться за одной Асей Ивановой, с ней контактировать, к ней приезжать, вывести ее из этого пике, помочь с образованием, возможно даже выдать замуж.

Я пришел недавно в детский дом, все дети чего-то делают, а одна сидит. «А я, говорит, красивая. У меня спонсор, который мне сережки подарил, кулончик». Она вышла и в первый же год родила. Потому, что появился какой-то беззубый зек, который ей вдул, извините за выражение, и смотрел на нее уже не как спонсор, а как у Высоцкого: «Начал пользоваться ей не как Кассандрой, а как простой и ненасытный победитель». Самые красивые девочки сироты страдают больше всех. Они явно видны и притом беззащитны. Их хватают, они рожают первыми.

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

Чтобы реже видеть детский дом и старших, я записался во все, какие можно, секции и студии. Пел в хоре, играл на ложках, занимался футболом, боксом…

Однажды во время занятий хора кто-то украл из кармана директора клуба деньги. Украл не я, но меня обвинили и выгнали с позором. Я даже хотел повеситься. Ведь даже свидетели нашлись, что я украл. Так потом будет часто: детдомовский — значит, вор. Но мы же не клептоманы, нас жизнь заставляла жить так, а не иначе. Вора, кстати, потом поймали, из «домашних». Но никто не пришел, не извинился передо мной, да я и не ждал этого.

– Существует гостевой режим, некоторые добровольцы забирают детей домой.

– Опять же, нужно понимать, для чего, и что приобретет ребенок, вернувшись. Очень легко с физиологией: «Ой я его взял домой, он покакал, поспал гы — гы — гы. Ой а кто это у меня там такой в квартире спит?“ Но еще важно понять психологические трудности ребенка. Иногда ему просто нужно посидеть в тишине, совсем не обязательно тащить его на развлечения и занимать ими весь его день. Ребенок, воспитанный в детдоме, не умеет жить один. А человек, который не умеет быть в одиночестве, в будущем не способен любить.

Иллюзии, которые возникают у детей, нужно сбивать максимальным трудом. Приехали на дачу, давай вместе покопаем, посадим картошку, посмотри, как это делается. Или ситуация: деревня, магазина нет, а есть только те продукты, которые мы привезли. Давай думать, как нам их распределить и выжить. Нужно жизнь показывать, а не заигрывать. Ребенок должен учиться бороться с собой. Волонтеры должны быть такие, чтоб ребенок мог подойти и сказать: Я лентяй, что мне делать? Я агрессивен, я могу врезать. Как быть? Вот на эти вопросы должен уметь отвечать наставник. А если он сам ничего не знает, у него нет доказательной базы, он незрелый. Он говорит: « Ну ты это…..иди выпей стакан воды»….. Это что?

Очень важно вложить ребенку понимание, что детский дом — это не проклятие, а его ресурс. Его мотивация. И лучше жить так, чем быть сытым, равнодушным изгоем, у которого, как кажется, все есть. Детский дом может научить многому. И человечности, в том числе. Да, я из детского дома, но я ни от кого ничего не требую, я все могу сам. Я сам могу подрасти и состояться. Да, я из детского дома, но мы с вами еще поговорим, кто из нас кто в этой жизни.

В Европе добровольца допускают до работы с ребенком только через 500 часов тренингов. Не со всеми, а именно, с конкретным ребенком. Причем кому-то может быть отказано вообще. Из 1000 добровольцев выбирают 200 — 300 человек. И я считаю, это правильно.

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

3 декабря, в мой день рождения, меня выгнали ночью на улицу — отправили искать 15 копеек. Я не знал, где мне достать эти несчастные копейки, и поэтому сел в сугроб недалеко от детского дома, решил — замерзну к чертовой матери!

Домой с работы шла соседка. Она увидела меня и стала расспрашивать, что это я сижу ночью на снегу, — она знала, кто я и откуда. Я честно рассказал ей, что у меня день рождения, «подарка» для старших нет. Она дала мне 20 копеек и довела до детского дома. Ух, как я радовался, что избежал экзекуции на этот раз. Утром женщина пришла в детский дом и рассказала директору о ночной встрече. Директор вызвала меня к себе, закрыла кабинет изнутри и избила меня каблуком. Потом собрали «совет» старших, на котором меня лишили телевизора на месяц. А ночью еще хорошенько отдубасили.

Экзекуции были разнообразны. Например, групповые кулачные бои, «полеты» на покрывале, ночные хождения коленками по железной лестнице (подсказали воспитательницы)… Еще много чего… Пару раз меня приговаривали за побеги к повешению. Вешали почти «взаправду», но что-то все мешало довести дело до конца.

Вы спросите, где была ночная нянечка? Да она просто боялась подниматься в палаты, сидела у себя и смотрела телевизор или спала.

– Получается ли собирать деньги на «умную помощь»?

– Очень мало. Мало людей, которым эта концепция интересна, много тех, кому интересны подарки. Я сейчас сделаю объявление в фейсбуке, и меня завалят ими с ног до головы. Люди так откупаются. У нас в обществе люди часто не знают, что подарки детдомовцам вредят. Доказать, что выпускникам плохо, очень трудно. Недавно мне американцы говорят: «Скажите, что конкретно у них плохо? Назовите нам конкретную деталь плохости». Я ответил, что хорошее питание — это тоже плохо. Потому, что ты постоянно обеспечен, у тебя все нормально, а потом ты выходишь и готовить оказывается некому, и покупать все нужно самому. А ты не готов. Но доказывать это какому-то спонсору на дирижабле у меня нет ни желания, ни сил, ни времени. У него это понимание появится не сразу, а может и вообще не появиться. Он должен почитать, посмотреть видео, вникнуть, а многие этого не хотят. Говорю спонсору: «Нужно там-то открыть учебный класс». Но у человека нет понимания, что в противном случае маргинальные подростки выйдут и его же ребенка где-нибудь убьют. А так, они вышли с образованием, пошли в вечернюю школу. Правильная траектория, поддержка с нашей стороны — и в итоге они не такие агрессивные. Когда я встречаю бизнесмена, я уже знаю, что будет. По поведению, по манере держаться, видно сознание человека. Как сел, как наклонился. Закинул ногу на ногу или не закинул. Я часто говорю: «Слушай мне надо позвонить, я выйду, ладно?» А потом раз и все. И ухожу.

– Кто сейчас жертвует на благотворительность?

– Только 20 процентов наших граждан предлагают осознанную помощь. Остальное это «Сбербанки», «Росатомы», гранты… Пожертвования у банков повысились, они стали жертвовать больше, причем них у самих доход упал, но это волевые решения, это тренд, часть корпоративного продвижения. В Америке, наоборот, 80 процентов — это пожертвования граждан и 20 процентов — от государства. Там уровень сознания общества очень высокий. Люди понимают, что проблема, с которой к нему обращаются сегодня, завтра может коснуться и его самого.

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

Редко когда ночью в детском доме не совершались всякие экзекуции. Я всегда ждал ночь со страхом. На день нам всегда давалось задание: достать по 20 копеек (тогда приличная сумма) для старших. Воровали все. Если не принес оговоренную сумму, ночью тебя судили. Всегда были судья, адвокат, прокурор — из старших, палач из средних — так их «замазывали» для «взросления», каждый раз на роль палача выбирали другого среднего. Все рассаживались по своим местам, и начинался «процесс». Старшие играли в «судебную систему», а мы ждали приговор. Нам, как в настоящем суде, предоставлялось последнее слово, во время которого мы клятвенно обещали принести деньги. Нам отвечали: когда принесете, тогда и простим… Вы спросите, откуда такие познания у детдомовцев? Нас часто навещали бывшие воспитанники, отсидевшие, они и делились опытом.

<…>

Как-то старшие собрали всех и сказали, что они решили «снять» телевизор, нужна массовка в магазине. Мы «помассовались» — а куда денешься? Потом в милиции нашли крайнего из числа средних и посадили на «малолетку»

Детский дом — модель будущей армейской или тюремной жизни. Здесь старшие и сильные отрабатывают на младших и беззащитных технологию подавления личности. Как тут отстаивать достоинство и честь? Как и кто научит?

– Вы выпускник детского дома, и он же стал вашей профессией. Этот опыт до сих пор не отпускает вас?

– Прежде чем прийти в благотворительность, я попробовал себя в разных сферах. По сути говоря, за короткий период я сделал карьеру. Поработал сторожем, охранником, дошел до должности начальника отдела в крупной компании. Я уже получал приглашения переехать из Петрозаводска в Москву или Санкт-Петербург, можно было развиваться дальше. Но, в какой-то момент, я понял, что получение благ и достижение статусов — не главное. Я решил, что не обязательно идти вверх по карьерной лестнице, звеня золотыми запонками. Я попробовал определить для себя другой маршрут, хотя я не имел четко смоделированной мысли, к чему это приведет. Это были 90-е, никакой социальной политики тогда не было. Это было или призвание, или Господь подтолкнул, сказал: «Пойди, а там разберешься»… Не знаю. Но я этот шаг сделал. Я все отложил: зарплаты, статусы, предложения переехать, отказался от внешней успешности и ушел в «чистое поле». Меня многие не поняли, говорили: «Сань, ты че, дурак? Ты уже «там».

Я оценил весь имеющийся у меня социальный капитал. Во-первых, у меня было качественное социальное детдомовское прошлое, которому нельзя сказать: «Откуда вы это взяли, почему вы об этом говорите? Пошел вон». Это раз. Второе, я закончил театральное училище, потом долго работал в маркетинге, социальный университет. То есть, по сути говоря, весь спектр необходимых навыков и компетенций на первое время я имел. Это ораторство, это умение сделать проект, договориться, простроить проектную политику и так далее.

Когда я начал сталкиваться с характерами, судьбами, стал все больше погружаться в вопросы системы, мне пришлось вернуться к тому мучительному мычанию, с которым я выходил из стен детского дома. Я понимал, что, например, в бизнесе, есть вещи, которые можно изменить достаточно легко — вот ваша прибыль, вот моя — делим. А когда ты с приходишь с улицы к чиновнику и говоришь: «Давайте изменим ситуацию», здесь требуется нечто другое. Другой переговорный процесс. Настойчивость, точность, статистика. Искренность в обращении, мягкость, мелодичность голоса. Здесь нет прибыли ни у него, ни у меня. Единственная прибыль у детей, но ему ее надо доказать.

Чтобы заниматься чисто общественной работой, нужно иметь ресурсы для выживания и нужно заработать имя, я это понимал. У меня было очень много черновой, пересекающейся работы. Я вернулся обратно на дно и стал работать сторожем. Ночью сторожил или кочегарил, а утром шел куда-то по делам. Если раньше я мог позволить себе питаться в ресторане, то тогда пришлось переходить на приходскую столовую.

– Но можно же сделать карьеру, а потом уже, заняв хорошую должность, помогать другим. Говорят же: «Помоги сначала себе»

– Работать в крупной компании и заниматься общественной деятельностью одновременно невозможно. Если ты хочешь увидеть результат, этим нужно заниматься каждый день. Система коммуникации настолько высока, что нет возможности, сидя на работе, параллельно отвечать людям в социальных сетях. Это нарушает этику компании. Благотворительность — это чистая жизнь среди людей. Поэтому я решил, что я буду ночами зарабатывать, а днем подрабатывать. Для этого не нужно ждать, пока ты достигнешь какого-то там положения, и вот тогда….Нет. Дело в отношении. Если ты служишь своему делу, отдаешь ему время, ресурсы, энергию, здоровье — результат будет. А если ты и тут и там, то на двух стульях не усидишь. Я для себя решил: лучше я буду на одном стуле, но хорошо, чем на нескольких, но плохо.

Когда я приходил в систему детских домов: я не осознавал, что смогу социальную группу выпускников как-то вытащить со дна. Я собрал их директоров, представителей органов опеки и сказал: «Я буду стараться эту ситуацию изменить». Четкого видения, как я это сделаю, у меня не было. Директора сказали: «Идиот». Опека сказала: «Пусть, пусть». Выпускники сказали: «Нафиг надо». У меня тогда была разбита в драке рука, и это конечно выглядело смешно. Приходит человек с разбитыми кулаками и говорит, что сейчас будет что-то менять.

Если брать уголовно — исполнительную систему, я приходил к дверям следственного изолятора, стоял под ними по три часа, но меня не пускали. Я видел, что на меня смотрят в видеокамеру, меня прогоняли, но я приходил опять. Мне нужно было доказать системе, что мне это надо, и что внутри есть люди, которым это надо. Я буду стоять до тех пор, пока вы меня не впустите, я подожду. Можно было просто сказать «Какие вы все сволочи», написать гневную статью в газету и все. Но настойчивость берет города и через какое-то время меня начали запускать. Первое время меня раздевали догола. Проверяли, не принес ли я чего. Второй этап, я заходил и мне говорили: «Добрый день, Александр Самедович». Третий этап, мне выдали специальный пропуск. Четвертый — когда я входил, все вставали. Но для того, чтобы до этих изменений дойти, я должен был помытариться. Многие общественники этого не хотят, они хотят, чтоб сразу и взасос. Но так не бывает.

– Почему вы так хотели в тюрьму?

– Многие выпускники детских домов попадают в места лишения свободы. В том числе у меня два брата после детдома отсидели в тюрьме. Я хотел понять, чем им там можно помогать. Заключенных так же как сирот нужно сопровождать в течении срока, морально поддерживать. Камерам часто требуется ремонт, там нужно открывать учебные классы. Это помогает снижению жестокого обращения. Привозить книги, одежду. Проводить спортивные мероприятия. Социализировать их, помогать им с работой, когда они выходят на свободу.

Самое трудное было это строительство часовни в СИЗО. Я добивался ее 9 лет. Я почти каждый день приходил к начальнику, но ответ был: «Александр, время не пришло, нет». Тогда я наладил работу с епархией, в СИЗО стали ходить священники. Потом уже, когда на девятом начальнике, мне удалось построить часовню, он мне через год позвонил и сказал: «Саша, у меня количество преступлений в камерах сократилось на 60 процентов». Дальше пошла цепная реакция. Пришла пожарная проверка и сказала: «Убирай часовню». Начальник ответил: «А не уберу» и перенес ее в другое место. Это уже был его ресурс и он за него держался. Маленькая часовенка. Девять лет.

– Вы – танк!

– Я не танк, я нормальный такой червяк…Потом, когда уже все состоялось, полетели награды от уголовно — исполнительной системы, одна за одной, мне всю грудь ими утыкали. Тут же появилось мнение: «Он работает за награды». Постой под камерами в мороз, походи 9 лет ради какой — то цацки, да не будет никто этого делать, это смешно, учитывая, что общественников не награждают вообще. Ты не представляешь, какой я был забитый после выпуска из детского дома. Причем так, что нынешние выпускники представить себе не могут. Основная задача была — это «закалить гвоздь». Так закалялась сталь.

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

Не знаю, догадывалась ли моя учительница, что творилось у нас на самом деле, но она часто приглашала меня к себе домой. Помогала, всячески поддерживала. Она жила в самом поселке, но все же недалеко, в доме за красивым забором. Что еще сохранила моя память, это то, что к дому надо было идти через кладбище. Тогда я задал первый вопрос о смерти. Она мне деликатно отвечала на такие вопросы, объясняла, как могла, но всегда оберегала от того, чтобы я воспринимал смерть как способ решить жизненные вопросы быстро и легко. Она была верующая, православная, в доме висели иконы, но в школе этого не знали. И с тех пор я как-то перестал бояться смерти, и это помогло мне пройти через множество пределов, ситуаций и опасностей тогдашней «зазубристой» жизни.

<…>

Все прекратилось в один день, когда я по глупости взял с собой одноклассника. Он, выслуживаясь перед старшими, «сдал» меня. Из ревности или из-за еще чего, но старшие запретили мне ходить к учительнице. Скорее всего из зависти. Я бы, наверно, тоже запретил на их месте. Вспоминаю картину. Я ухожу навсегда, оглядываюсь — она стоит на пороге своего дома, а за домом радуга… Я пятился спиной вперед, чтобы запомнить этот момент навсегда.

– Из чего сегодня состоит ваша деятельность?

– Сейчас я городской сумасшедший, который ездит по городу и обладает технологией решения трудностей, но сам ресурсами не обладает. Для того, чтобы ими обладать, нужно куда то сесть, занять должность и оттуда тянуть, но я думаю, что это не эффективно. У меня до сих пор нет в Москве офиса. Я сам ходячий офис. С одной стороны, я гончая собака, для которой семь верст не крюк, а с другой, если где — то сядешь и будешь получать зарплату, то, возможно уже и все. Ты приколочен к стулу. Иногда я работаю у друзей на Покровке, они иногда разрешают зайти посидеть у них в офисе, иногда просто в кафе или сквере где-нибудь в центре. В кафе, где мы сейчас, чтобы люди долго не заживались, нет wi-fi. А у меня все с собой. С собой роутер и я могу сидеть здесь и работать сколько захочу.

– Как строится ваш день, с чего начинается?

– С утра встаю, иду в фейсбук, проверять сообщения. У меня четверо детей и жена, мы обязательно вместе завтракаем, потом кого в садик — развозим в садики, а я иду получать «молочку». Затем какое-то время общаюсь с женой и ухожу. Куда я ухожу, я еще не знаю, у меня есть определенное внутреннее виденье, что я не доделал вчера и какие есть заявки на сегодня. У меня нет такого жесткого графика, что я вышел и кого-то спасаю. Звонки смски, согласования, ответы на почту. Встречи, переговоры. Пока мы разговариваем, мне, например, в фейсбук пишут: «Здравствуйте, помогите пожалуйста, если сможете. Меня зовут Анна, у меня трое детей. Трудилась при храме, сейчас в данный момент нет никаких средств. Срочно нужна работа. Очень надеюсь на вашу помощь».

– И какой алгоритм действий?

– Я должен уточнить, где она находится. Выяснить есть ли в том районе добровольческие организации, сделать им звонок и выяснить, кто конкретно сможет ей помочь. Если ресурсов будет недостаточно, сделать обращение к друзьям с предложением скинуться. Все зависит от степени сложности. Супер сложных ситуаций не много. Обычно такого алгоритма достаточно. Сложно — это когда умерла женщина, у которой осталось пятеро детей. Я не могу остановить только смерть, а все остальное решаемо.

У меня есть знакомая, она занимается помощью бездомным собакам, приютам. Она достаточно серьезно болеет, у нее диабет. Я знаю, что ей очень тяжело, но своего дела она не бросает. Я постарался ей помочь и консолидировал вокруг нее единомышленников. Я сейчас создал группу в фейсбук, где постарался объединить всех ключевых людей, которые заняты в России этой проблемой. Написал текст, сделал название, запустил процесс и отошел. У них сейчас началась первая фандрайзинговая компания, она сражается с проблемой уже не одна, вокруг сплотились люди, и ей стало намного легче.

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

В первый же день в училище меня определили в общагу, выдали «хабзу», продукты. Я сразу съел весь недельный запас. Откуда мне было знать, что это на неделю? Пришли старшие учащиеся, выбили дверь в комнате, пытались конфисковать еду, но получили стулом и радио по голове. Так как ПТУ было поселковое, между поселковыми и «хабзайцами» из города всегда случались драки. В первый же день я попал в одну такую поножовщину, с убийством. Мне дали нож и сказали: когда приедет милиция — будешь свидетелем (с кровавым ножом в руках!). У меня хватило ума выбросить нож в печку и сбежать.

– А в чем специфика работы с чиновниками?

– Тут своя тактика. Первый путь — это напролом, как это очень часто у нас делается, второй — это подкуп, третий — за счет профессионализма и статуса. Я всегда иду третьим. Ты должен в систему интегрироваться, стать для незаметным соучастником, добавочным гигабайтом. Сначала системе он не нравится, а потом она понимает, что это ее ресурс. Трудность большинства общественников в том, что они входят со всеми в конфликт и борются с людьми, а не с самой проблемой. Внутри системы всегда есть проблемы, о которых она знает, но объявить не может. Не хватает ресурсов, бывает иногда боязнь сказать. Это даже и не ее функция. Ее функция — надзор и контроль. Моя задача — это найти социальный заказ. Нужно очень точно понять все трудности, в которых живут люди, и найти минимальные ресурсы для улучшения их ситуации. Оборудовать спортивный дворик инвентарем, поменять полы, поставить душевые кабины. К роженице поставить кроватку, оснастить ее, привезти молочные продукты. Я научился с ними со всеми договариваться.

У меня нет никакого желания кого — то ущемить или обидеть. Обиженный человек мне уже не партнер. Система работает очень просто. В любой системе — детских домов, уголовно-исполнительной, директор — царь и Бог. Если ты испортишь в голове директора отношение к себе, директор автоматически испортит к тебе отношение всех. Вначале нужно наладить коммуникацию, потом притирка, потом чаепитие, потом венчание его ребенка. То есть возникает дружеская эмпатия и человек становится просто заинтересован в том, чтобы со мной дружить. Мы заходим за рамки профессиональных контактов. Можно важно прийти в костюме, с помощниками, деловито сказать: «Сейчас все посмотрим», но это не работает. Мне кажется, это и есть основное в работе общественника. Уметь развивать такую эмпатию. Общественник сначала очень много суетится и в суете нарушается баланс взаимодействия с чиновниками. Его потом уже не принимают, зарубают, он носится, а толку ноль. Очень важно прийти к чиновнику более-менее вызревшим. Еще один из аспектов его работы, это смотр людей, кастинг. Когда ты ходишь по кабинетам и выискиваешь саттелита, того который отзовется. Это очень сложно, но если среди десяти полковников ты нашел двух, у тебя будет успех. Если не нашел никого, десять тебя порвут. Этот ранжир надо уметь найти. Со всей системой работать не получится, люди очень разные. Харизма не всегда полезна, харизма иногда злит. Потому, что если та, с кем я общаюсь «тефтеля», а я прихожу такой весь харизматичный, толку не будет. Правило: чем выше чиновник, тем больше харизмы, чем ниже, тем меньше.

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

Сел в поезд «Москва — Мурманск«, но не доехал до конечного пункта, сошел в Петрозаводске. Пришел в форме в училище культуры. Дали место в общежитии, стал жить. Льгот — ноль, мне уже было больше чем двадцать три, сиротские гарантии оставил на флоте. Так вот и жил… Жилье снять не мог, не умел, да и денег не было. После окончания училища меня выгнали из общаги, и я три года жил в магазинах и ларьках. Директор училища и комендант меня так и не поселили, хоть я просил, умолял их, показывал справку. Я стал работать на нескольких работах сразу. Ночью спал в магазине или ларьке. Иногда ночевал у друзей, но не будешь же все время напрягать друзей, у них своя жизнь.

– Какая из социальных групп сейчас больше всего нуждается в помощи?

– Самый острый сейчас, это, наверное, вопрос помощи многодетным, одиноким мамам и работа с наркоманами, с бездомными, они больше всего требует участия. Я знаю людей с двумя-тремя высшими образованиями, которые оказались на улице. Мастер спорта по шахматам, например, сейчас в их числе.

– Кому больше всего перечисляют средства?

– Есть социальные группы, которым народ охотно сбрасывается. Хосписы собирают огромные деньги. На осужденных не дают потому, что вор должен сидеть в тюрьме. Бомжи — виноваты сами. Сироты — где их родители-сволочи? Собак выгнали? — Они кусаются, сами виноваты. А умирающие не виноваты потому, что они умирают. Вывод: чтобы что-то подали, нужно умирать.

– Это ваша основная работа? Как вы зарабатываете на жизнь? Откуда доход?

– Да, другой работы у меня нет. Когда я чувствую, что у меня не хватает ресурсов, я перестраиваюсь. У меня четверо детей и жена, мне надо кормить семью. Приходится находить запрос государства, искать болевую точку и предлагать им за деньги модель взаимодействия. Это семинары от Общественной палаты, книжки комиксов для детей-сирот. Я издаю книги, выпускаю и продвигаю фильмы, которые помогают решать проблемы этого круга.

Есть этический кодекс, и я понимаю, что если я возьму 10 процентов за свою работу, я возьму 10 процентов «у них». А мне нужно, чтобы «у них» поставили, например, забор. Если появится схема, при которой я каждый раз беру, я привыкну к этому и у клиентов возникнут подозрения. Зачем мне это? Сотовый телефон мне оплачивают друзья. Ноутбук Apple мне также подарил друг, руководитель крупной компании. У меня хороший портфель. Тоже подаренный. На этом я сэкономил. Могу оставить эти деньги для семьи. Иногда смс-ка прилетит: «Александр, спасибо вам за вашу работу, я положила вам на счет 10000 рублей».

– И сколько там сейчас?

– На данный момент у меня баланс на карте 2150 руб. И мне придется очень сильно напрячься. Если говорить о людях, которые вокруг, их никогда много не было и сейчас нет. Я даже где-то рад. Потому, что тебя могут понести, понести на руках, да и сбросить со второго этажа.

– Есть ли какая-то статистика, кому удалось помочь, что из этого вышло?

– Кто интересуется КПД, я всем рассказываю историю. Жила-была бабка на окраине одной деревни и к ней направляли женщин, которые решили сделать аборт. Она брала петушка на палочке, обмазывала им живот пришедшей и говорила: «Сейчас из тебя ребеночка уведу, уведу». Типа заговаривала. Когда она умерла, к ней на могилу приехало огромное количество людей, которые воткнули там петушков на палочке. Потому что женщины от нее уходили и рожали детей. Вот так она правильно с ними разговаривала. Как социальный работник, как миссионер. Она говорила о грехе, о смертности, об ответственности, о материнстве, о милосердии. Для меня настоящим результатом будет, если на моей могилке, будет появляться тоже что-то типа таких петушков. А статистика, это дело такое….Я вижу многих детей, с которыми работал, они все живы, я общаюсь с ними в социальных сетях. Не всегда факт помощи очевиден.

– А что со статистикой усыновлений в России? Есть хоть какая-то положительная динамика?

– За маленькими сейчас выстраиваются очереди. Все хотят куколки, бантики. Когда такие же очереди будут за детьми от 7 до 18, можно говорить о том, что процесс пошел. Но с другой стороны, раньше и за маленькими таких очередей не было, и это какой-то сдвиг. Система в целом должна выстроиться так, чтоб, минуя детские дома, дети сразу попадали в семьи, а опека должна прилагать максимум усилий, чтоб вернуть ребенка кровным родственникам. Ведь у большинства детей они живы. Ну а пока нужно создавать условия поиска наставников, гостевые формы, тренинговые лагеря, квартиры. Должно произойти переосмысление — от вспышечности, от дикости, к правильному пониманию, что я делаю, как я делаю, как это помогает ребенку и к чему это приведет в его жизни. Пока это начало. Благотворительность в России еще не началась.

– Вы это все делаете как православный человек? Это ваш поиск Бога?

– Я не хочу, чтоб меня представляли прям таким вот с акцентом на веру. Все просто. Человеку нужны базовые личные ценности, самому в себе таковые наработать очень сложно. А в 12 заповедях уже все есть. У меня есть понимание, что надо всем стоит Бог, а не какой-то там топ-менеджер или президент. В моей жизни было достаточно случаев, про которые можно сказать, что ну вот просто так не бывает. Такого быть не может. А они были. И конечно у меня есть ощущение, что «кто-то сильный и большой наблюдает за тобой».

– Не возникает ли чувства, что то, что вы делаете очень малая часть, капля в море?

– Не надо думать о том, капля это или нет. Не надо думать, что ты один ничего не можешь. Можешь. Жанна Дарк смогла — сгорела. Ксения Петербуржская смогла. Даже Крупская смогла. Мария Скопцова, которая зашла в камеру вместо другой женщины, смогла. Януш Корчак, Иоанн Кронштадский, они стали явными проводниками и показателями того, что человек может многое, если он этого захочет. Мы, конечно, не все святые, но к этому надо стремиться. Надо начать делать и тогда к тебе потянутся. Люди тянутся к делу. «К творящему миротворящие придут».

Из книги А.Гезалова «Соленое детство»:

Уже потом, выпускаясь из детского дома, ковыряясь в «отпускных документах, я встретил мятые строки корявой записки: «Отказываюсь от сына, потому что не могу…» Жалею, что бросил на ветер этот желтый бумажный листок, как когда-то был брошен сам. Видимо, гены — все бросать… Наверное, я тогда пожалел мать… Но по незнанию я много чего выкинул в жизни. Теперь на руках лишь одна ламинированная справка: жил в детском доме, печать. И ничего более…

Приобрести книгу Александра Гезалова "Соленое детство. Документальная повесть выпускника детдома."

Мария Трубина

• < Назад
• Вперёд >